Анчутка - Алексей Малых

— Ой ли?! — тот хмыкнул, поглядывая на стряпную избу, верно скрывая что-то одному ему известное, а потом сменил русло своей речи. — Так ты убьёшь Олега сам… на братнике?

Степняк не знал, что ответить. Непонятная борьба происходила внутри него. Тоска, обида, томление от несбыточности заветных мечтаний, злоба и саможаление: всё перемешалось внутри.

— Я хочу получше всё разузнать сам, а не то, что мне говорили с самого детства.

— Ты сомневаешься… Теперь ты понимаешь и моё промедление, — Креслав на прощание ещё раз посмотрел на изменившееся за последние годы лицо Манаса, которое стремительно теряло мягкость наружности, доставшейся ему от своей матери и принимающие другие, близкие всем урусам. — Легко убить, но трудно носить в себе мысли, что убил невиновного, всю оставшуюся жизнь.

16. Зару́ченье

Солнце скрылось за лесом, на прощание окрасив сладким цветом закатную сторону небосвода, по которому лучи небрежно расчертили брусничными мазками, словно это птица Гамаюн потерял перья из своего великолепного жаркого хвоста — отличное время для начала обещанного Олегом братника.

На завалинках уже сидели баяны и нескладно тренькали на гуслях, настраиваясь на нужный лад. Челядь непрерывным потоком выкатывала из клетей по сходням бочки с остывшим пивом, сенные расставляли поставцы с разносолами: куру, пироги, рыбу. На столе красовались и первые поспевшие наливные яблоки. Всё как и у степняков— отметил про себя Манас — еды должно быть много, чтобы показать доброе расположение хана к своим бекам и батырам.

— Здрав буди, Храбр, — поприветствовал того Олег, спускаясь с высокого крыльца.

Храбр почувствовал, как на него устремились все взгляды. Ещё бы! Его единого из всей этой толчии собравшихся дружинников так громогласно выделил наместник.

— Ты дважды выручил моего сына — я не знаю как и благодарить тебя за это. Теперь знай, что отныне ты и мой сын.

Сын?! Манасу резануло это слово. Его сковало предательскими тенётами оторопи, но ненадолго. Зато непонятное чувство еле ощутимого счастья, мелким лучом озарившее, истосковавшегося по отцовской любви, маленького мальчика, как казалось, давно погибшего в закутках обледеневшей души, ещё долго преследовало Манаса, и его попытки выдернуть сие чувство были безуспешными. Но почему же это чувство так сладостно?! Манасу стало не по себе. Стыдно. Но вскоре закоренелая обида и ненависть немного затенили доселе неведанные, но столь желанные ощущения, вернув прежнего Манаса. Да и шумные дружинники особо не дали ему окончательно впасть в уныние, испытав сожалительное негодование на себя за это.

— В добавок, благодаря тебе Военег смог вернуть дань для князя и прищучить этих оборзевших половцев! Проси чего хочешь, — его широкие ладони тяжело опустились на плечи Манаса, а булатные глаза заблестели настоящей благодарностью и восторгом.

— Мне достаточно, что я служу тебе, наместник, — голос от неуверенности осип, и Манас закашлялся угнувшись — сделал он то, чтоб выбраться из под этих лап. Со всех сторон послышались сдержанные смешки и подбадривающие возгласы.

— Храбр, проси, чего хочешь! Олег Любомирович сегодня прещедрый! Вон, какие столы для нас накрыл! — звучало со всех сторон.

— Ну, брат, коли ты простому кметю добрую награду обещаешь, может и мне чего перепадёт? — ёрничая выкрикнул воевода, въезжая в распахнутые настежь ворота на вороном заряжающем, с белыми на пол плюсны задними ногами.

— И ты, брат, проси чего желаешь! — оставив в покое Храбра, чему тот был крайне рад, распростёрся в объятьях близившемуся к ним Военегу.

— А и попрошу! — сердце к сердцу ответил приветствием. — Только от слов своих не откажешься?

— Крест целую, — достал из-за пазухи свой нательный крест, висевший на толстом шнурке и звучно приложился к нему. — Что хочешь проси, а от клятвы своей не отступлю.

Губы Военега хитрой улыбкой зазмеились, только не видно то было под широкими усами, да лишь озарившись добродушной отрадой, гаркнул, чтоб весь двор слышал:

— Венцы пора нашим детям надеть — забыл? — а потом, не вынуждая брата виниться, за него и оправдание высказал. — Знаю, что хворал, вот и не думал ты о том. А сейчас смотрю, на поправку пошёл. Засылай сватов! У меня уже готово приданное для падчерицы.

Наместник замялся, но уж больно много свидетелей то слышали — не отвертеться. От сына взгляд прячет, да заручину (обещание) брату своему дал.

— Клянусь Христом-богом, что сын мой, Мирослав, с Любавой Позвиздовной в первый осенний день и повенчается!

Накрыло двор громогласным ликованием, а Мир на отца проедом смотрит, брови смежил, только слов не говорит — поперёк отца прилюдно пойти сыновий долг не позволяет. Сглотнул громко, что Храбр, рядом стоявший, услышал, даже немного тому посочувствовал, понимая его нынешнее состояние — он это не понаслышке знает — на своей шкуре испытал — да отчего-то, сам того не ожидая, по плечу того утешающе похлопал.

Обидно Миру стало, ведь он отца своего просил, с Любавой Позвиздовной того не связывать супружескими узами. Тот вроде и внял его словам, но эта его клятва!.. Кипит в Мире негодование, но держится.

— Язык, что помело, — неслышно буркнул он, намереваясь после братника с отцом поговорить по-душам, да и Олег, словно чувствует растущее негодование сына — с тем взглядами общается, потом в миг встрепенулся да к своему наречённому сыну обернулся, беседу любезную продолжив.

— Этот пир не только в честь моих верных дружинников, — обвёл широкой ладонью воинов усаживающихся за поставленные под открытым небом во дворе столы, которые ломились от явств. — Я не покривлю душой, если скажу, что этот пир отчасти и в твою честь.

Олег загрёб в подмышку, немного растерянного, Храбра, и он вроде и не желал принимать от наместника объятий, но терпеливо всё сносил, к тому же сотни глаз следили за ними.

— Эй, — гаркнул куда-то над головами, — Федька, где подарок?

Небольшого роста конюший, поддерживая под узды, подвёл, будто из мрамора выточенного, коня, на первый взгляд белого, но если приглядеться, тот был весь в еле заметную серую крапинку, словно гречкой усыпанный. Заряжающий норовисто гарцевал, красуясь перед всеми своей статью.

— Ну, хорош жеребец? — наместник нетерпеливо ожидал слов восхищения.

— Благодарю тебя, Олег Любомирович, — Храбр принял повод.

— Что-то я не вижу радости в твоих глазах. Али подарок тебе не по нраву? — не ожидал наместник столь сухой благодарности.

Не то чтобы Храбр не был рад такому щедрому дару — он не понимал своих чувств и даже страшился. Кметю Храбру, как бы не хотелось принимать это, было отрадно получить награду из рук своего отца, ему была сладка его похвала, восторженностью наполнялось сердце, но одновременно степняк Манас