Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Митя, но мы то, что мы едим! – только и нашёлся Александр Николаевич. И ещё больше покраснел, припомнив, сколько стоили сыры и фрукты по сравнению с десятью копейками кухмистерских столов (по месячному абонементу и того дешевле). – Нельзя питаться столь однообразно. И санитарные условия приготовления и хранения вызывают у меня сомнения.

– Ешь в клинике, – равнодушно пожал плечами Концевич. – С санитарными нормами всё в порядке.

– Это же у пациентов паёк красть! – ужаснулся Белозерский. – Им и так на завтрак дают два тонюсеньких ломтика булки и масла с полмизинца. Да пустой чай. На обед щи, известно что полощи. Да на ужин сухая гречка.

– О, наконец-то ты стал замечать, – насмешливо сказал Концевич.

Александр Николаевич совсем застыдился. Он и правда ранее не замечал многого. Еда в его мире была всегда самая лучшая, в изобилии. И это его-то хвалил профессор Хохлов за потрясающие способности к клиническому мышлению! Узкое, получается, у него мышление. Коридорное. Он что, из тех карикатурных безумцев, что виртуозные специалисты по левой ноздре? Стыд какой!

– Ты всегда можешь попросить у отца.

Равнодушие Концевича было деланым. Метаморфозы Сашки Белозерского вызывали его живой интерес. Зная его горячую натуру, в открытую он над ним не насмехался. Да и планы на него не оставлял. Если хорошо будет подготовлена почва, то и сеять можно начать. Александр Николаевич был упрям в некоторых вопросах, это Дмитрий Петрович хорошо знал. Сам бы он, будучи богатым наследником, в гробу бы всё это видал и жил бы в своё удовольствие. Но этот не таков, вот и отлично!

– Нет! Что это будет? Курам на смех! Декларировать независимость, а через неделю бежать о помощи просить?

– Сюртук заложи.

– А ходить в чём?

– В другом, – усмехнулся Концевич. – Или портсигар! – кивнул он. Сашка как раз достал свою скромную вещицу работы Фаберже и протянул Концевичу, угощая папиросой. Тот взял. – А лучше продай. Не то ещё стянут.

– Это невозможно. Мне этот портсигар Василий Андреевич подарил на совершеннолетие.

Белозерский совсем загрустил.

– Одолжить – не одолжу. Могу работёнку подкинуть. Я хожу по пациентам. Так многие делают. Хотя мы, как штатные ординаторы, не имеем на то права. Но у кого не хватает денег на «богатую» больницу, а бесплатных клиник они боятся из-за своей непроходимой дремучести, поскольку там, как общеизвестно, «студенты людей насмерть умучивают», те нашими услугами пользуются. Но бешеных гонораров не жди. С сыров с фруктами придётся на ржаной хлебушек с постной похлёбкой перейти. Если поймают, всегда можно отговориться тем, что занимаешься из человеколюбия, для блага сирого общества, безвозмездно. Ты знаешь! – Концевич метнул в Белозерского острый взгляд. Ему было известно про обыск. – Тем более что так, собственно, оно и есть на самом деле. Есть такие жадины, что никогда не заплатят. У жадин, как правило, есть чем. А есть такие, что сердце кровью обливается самую малую мзду брать, потому что у них нет ничего, однако же они платят. А ты берёшь. Потому что есть, дорогой мой однокорытник, хочется. Голод – не тётка. Ты с ним близкого знакомства не водил. И, видит бог, я тебе подобного не желаю. Ты думаешь, я чего со службы ухожу, как часы? Потому что равнодушен или лентяй? Я по адресочкам гоняю, доктор Белозерский. Если вы хотите знать жизнь и, может быть, подчёркиваю: может быть! – снискать хлеб свой насущный самостоятельно, добро пожаловать сегодня ввечеру со мной. И не брезгуйте ни кухмистерскими столами, ни больничной пищей. Оно, конечно, мы то, что мы едим. Однако же, следуя логике: когда мы ничего не едим – мы ничто!

За разговором дошли до клиники. Покатилась служба. Для Концевича. Для Белозерского клиника была местом служения.

В кабинет профессора в прекрасном настроении вошёл Владимир Сергеевич. Ему передали, что Вера Игнатьевна вызывает.

Она же решительно настроилась прояснить все мутные вопросы. Потому вид имела суровый.

– Вера Игнатьевна, если по поводу послеоперационного…

Она досадно мотнула головой, холодно присовокупив:

– Как врачу я вам доверяю абсолютно! – следом Вера Игнатьевна выпалила (чтобы уже обратного пути не было): – Владимир Сергеевич, откуда у вас деньги?!

Кравченко выглядел ошарашенным. Вера Игнатьевна продолжила, потому что малейшая пауза её сейчас страшно тяготила. Говорила она скоро, но твёрдо:

– Прежде вас выкинули из службы. Совершенно несправедливо, но выкинули без пособия, без пенсии, ущемив в правах. Состояния и накоплений у вас не имелось. После вас восстановили…

Владимир Сергеевич сделал движение, вероятно, чтобы выразить пусть сдержанную, но благодарность. Во многом именно благодаря ходатайству княгини Данзайр его восстановили в правах. Сам бы он никогда не унизился до прошений и хождений. И, признаться, чуть не выбрал неверный путь от исключительно незаслуженной обиды, нанесённой ему теми, кому он служил. А служил он Отечеству, Богу и монарху.

Вера Игнатьевна оборвала его несколько беспомощным жестом: не договорит сейчас – не скажет никогда, сил не достанет! Да, у неё, вынесшей столько всего, может не достать сил договорить такое человеку, которого она глубоко уважает и… подозревает – вот он, самый немыслимый груз: сомнения.

– В вашем ведении был бюджет реконструкции. Пропала довольно весомая сумма. Вы собираетесь жениться. Снимаете дом. Покупаете невесте прекрасное платье, пелёнки-приданое…

Вера оборвалась, потому что Кравченко изменился в лице: неприкрытая ярость заострила черты. Но Вера почувствовала, что эта ярость предназначается не ей. Не её подлым вопросам и не менее подлому перечислению событий его жениховства. Он быстро справился с собой. Спокойно спросил:

– Позвольте, я присяду?

Вере стало стыдно. Она просто забыла предложить ему присесть. Она не намеренно заставила его стоя выслушивать.

– Конечно! Извините меня!

Он присел.

– Вера Игнатьевна, вы знаете историю Александра Ивановича Остермана-Толстого?

– Да, конечно. Блестящий офицер из знатного рода, но крайне бедной семьи. Бедному подполковнику Толстому его бездетные родственники Остерманы завещали графский титул и огромное состояние с правом употреблять их фамильный герб.

Лицо Веры просветлилось. Она сообразила. Улыбнулась. Ей стало намного легче. Оттого, что она наконец-то выяснила то, что хотела. Кравченко улыбнулся в ответ.

– Унаследованное мною состояние, профессор, не столь велико, гербов не имею, и героем войны стать не удалось. Но мой бездетный дядя оставил мне более чем достаточно на безбедную жизнь. Если необходимо, я могу предоставить…

– Мне достаточно вашего слова, – отчеканила Вера.

– Вера Игнатьевна, смею я просить разъяснить мне… обстоятельства?

– Финансовой отчётностью интересовался Покровский. Он и обнаружил со всем тщанием скрытую недостачу.

Владимира Сергеевича против воли бросило в краску.

– Возможно, нас обманывали поставщики. Я не большой дока в подобных