Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

– Да-да, особенно ей понятно было слово «сепсис», что я тут, действительно! – усмехнулся Концевич. – И то, как ты жестом для наглядности полоснул по шее её последнего, пока живого сынишку… Доступно объяснил! Ты, выросший в достатке, в том числе в достатке просвещения, фраппирован тем, что народ в массе своей безграмотен! – насмешливо припечатал Концевич. – Мне глубоко жаль, Александр Николаевич, и несчастную прачку, и её умирающего сынишку, но мы здесь бессильны. Она не верит в медицину. Она верит в Бога. И отнесёт последнее в церковь, чтобы поставить свечу потолще и заказать службу за здравие. Но не примет бесплатный нож хирурга.

Белозерский не заметил, как остановился посреди двора. Механически угостил Концевича папиросой. Закурили. Дмитрий Петрович не торопил товарища. К ним подбежала мадемуазель Камаргина. В руках у неё была кукла.

– Поцелуйте нашу дочь! Она не хотела засыпать, пока вы не вернётесь, – мадемуазель Камаргина сунула Белозерскому Веру. – Доброй ночи, Дмитрий Петрович! – вежливо обратилась она к Концевичу, присев в книксене.

– Почему нашу дочь? – с недоумением вопросил Белозерский. Он ещё не переключился, ещё не стряхнул не до конца осознанную горечь обречённости.

Мадемуазель Камаргина состроила умилительную мордочку недовольной супруги:

– Как же! Вы мне её подарили, значит, она, Вера – наша дочь! Целуйте её!

– Ах, ну да! Что это я в самом деле! Простите!

Белозерский с серьёзнейшей миной поцеловал куклу в облупленную щёку. Концевич едва сдерживал смех. Вернув куклу Веру девочке, Александр Николаевич строжайше поинтересовался:

– Что вы, моя дорогая, опять так поздно одна во дворе?! Марш домой!

– Во дворе ей бывает и безопасней, – шепнул Концевич. – Её тут никто не обидит, она довольно часто ночует в дворницкой. А вот в семействе её…

Тут во двор вбежала запыхавшаяся приживалка старой девушки, заполошно голося:

– Дмитрий Петрович! Дмитрий Петрович!

Старая девушка на постели уже не изображала царственную персону. Ей действительно было плохо. Издавая одышливый хрип, она пучила глаза, ртом у неё шла пена. Когда в сопровождении приживалки вошли Концевич и Белозерский, со старой девушкой был только дворник, истово крестящийся на иконы. В сторону страдалицы он не смотрел, она его пугала.

Александр Николаевич немедленно подошёл к кровати, а Дмитрий Петрович прикрикнул на дворника:

– Ты почему карету скорой не вызвал?!

Дворник развернулся на окрик, по инерции перекрестившись на Концевича.

– Так не велено иначе, окромя смертоубийства и при этих… уличных беспорядках.

– Это ты, дубина, с полицией перепутал! А я тебе про скорую при полицейской части.

– Так их тоже только тогда, если, допустим, пьяная драка или кого порезали. А тут мирный случай.

– Ой, дурак! – ругнулся Концевич.

– Вызывай нашу карету, на меня!

Дмитрий Петрович кивнул, увлекая дворника за собой.

– Аппарат есть только у Семён Семёныча, но он люто не любит, когда тревожат, а эту вообще никто тут не жалует, – ворчал дворник, следуя за доктором.

Через час старая девушка лежала на цинковом столе мертвецкой. Белозерский облачился на вскрытие. Концевич тоже переоделся, но к мероприятию относился весьма скептически.

– Александр Николаевич, скончалась никому не нужная старая девушка. Мало того, что ты с ветерком в клинику труп прикатил – и профессор тебя вряд ли за то похвалит…

– Я хочу знать, от чего она умерла! – упрямо перебил Белозерский. – От истерии и от плохого характера не умирают.

– Как знаешь. Вряд ли стоит напоминать тебе, что нам запрещено заниматься частной практикой, и тебе придётся придумать объяснение для возникновения здесь этого тела.

– К нам обратилась на улице дама за помощью. Врачебная клятва запрещает отказывать в оной.

Концевич удовлетворённо кивнул. Удовлетворён он был тем, что Белозерский, оказывается, весьма способный враль. Развивается как личность! Реплика была произнесена серьёзным строгим тоном, не вызывающим подозрений.

Александр Николаевич взял в руки секционный нож.

Разумеется, следующее утро началось с обсуждения этого случая в кабинете профессора. Разбор истекших суток шёл своим чередом. Вера Игнатьевна будто и не замечала Александра Николаевича (разумеется, ей первым делом доложили). Выслушав доклады о поступивших, операциях и прочих событиях в клинике, добрались и до скончавшейся в карете скорой. Александр Николаевич описал, как дело было (Дмитрий Петрович отметил, что поутру Белозерский врёт ничуть не хуже, чем накануне), далее перешёл к медицинской сути.

– При поступлении подозревался удар. Но на секции выяснилось, что причиной смерти явилась аневризма.

Вера Игнатьевна знала Белозерского лучше, чем Концевич. Дмитрию Петровичу казалось, что достаточно одной лишь формы, и тогда окружающие не поймут сути. Так рассуждают все люди, чья душевная организация суха или более того – формальна. Вера же в принципе лучше знала людей. Чувствовала их. Была организована иначе. Александр Николаевич был слишком сильно расстроен и скорее уязвлён – было ясно, как день. Это никак не было связано с Верой, а именно и только со случаем, о котором он доложил. Старая девушка обратилась к проходящим господам, оказавшимся докторами. Захрипела, умерла, бывает. Печально. Но что тут такого личного?

– Что вас так угнетает, доктор Белозерский? Отличить клинику удара от клиники набухания аневризмы невозможно. К тому же патофизиология аневризмы приводит к той же патанатомической картине, что и удар, и, что важнее, к такому же результату.

Профессор посмотрела на ординатора вопросительно. Взгляды всех присутствующих тоже устремились на него. Дмитрий Петрович опасался, что Белозерского прорвёт, он будет каяться в дефектуре постановки диагноза. Профессор, конечно же, оставит дело закрытым. Но не хотелось бы…

– Бывшая при ней в момент обращения приживалка заметила, что в горле у пациентки будто бы появлялся шар.

– Вот так в точности и сказала: появлялся шар? – с сомнением уточнила Вера.

– Нет, конечно, это я уже сам. Она отметила что-то вроде: стало тяжело глотать накануне или несколько времени прежде.

– И? Вы-то ничего не могли поделать. Коль скоро она к вам так случайно на улице подошла в компании с приживалкой, знающей об истерическом глобусе. Да и знай вы это, вы бы запретили принимать ей тяжёлую пищу, дабы снизить кровяное давление после еды. Вы бы не могли изменить исход, даже знай и наблюдай вы пациентку некоторое время.

Вера Игнатьевна говорила мягко. Разумеется, она знала, что ординаторы довольно часто занимаются частной практикой. Поскольку Александр решил жить самостоятельно, вероятно и он оказался вовлечён. Что ж, и очень хорошо! Его надо успокоить.

Внезапно не без души высказался Концевич:

– Поскольку я тоже принимал участие и общался с подругой покойной, я вот что хочу сказать: если бы присутствовала возможность прибегнуть к