После развода. Отголоски любви - Катя Лебедева

Из-за него все и началось.

Из-за него мы здесь.

Я проклинаю день, когда ты его родила. Я не хочу его видеть и не хочу тебя видеть. Никогда. Вы оба самое большое разочарование в моей жизни.

Не ищи меня. Я не вернусь. У меня теперь есть настоящая семья!»

Бумага выпадает из ослабевших пальцев. Во рту пересыхает, ноги подкашиваются, и я медленно оседаю на холодный пол.

Я плачу, не в силах остановиться, захлебываюсь слезами и воздухом, упираясь лбом в колени. Крики душат, превращаясь в хриплые, беззвучные стоны. Она ненавидит меня, проклинает.

Ее слова жгут изнутри, как раскаленные угли, оставляя черные, обугленные пятна на душе.

Артем, она ненавидит брата.

Не знаю, сколько времени я сижу так на полу, но когда рыдания наконец стихают, им на смену приходит пронизывающая до костей пустота.

Я поднимаюсь, иду в прихожую, беру сумку, на ощупь сую в нее телефон, кошелек, ключи. Не думая ни о чем. Мне нужно ее вернуть. Я обязана ее вернуть.

Поездка в другой город сливается в одно сплошное пятно. Промокшие под моросящим дождем улицы, мелькающие за окном такси, потом яркий, шумный вокзал, духота вагона электрички. Я смотрю в темное стекло, не видя своего отражения.

Такси от станции до знакомого, ненавистного дома. Дорогая, ухоженная улица, пахнущая деньгами и спокойствием, которое мне недоступно. Я выхожу из машины и иду к калитке, по скользким от дождя брусчаткам.

Я жму на звонок с такой силой, что кажется он вот-вот треснет. Спустя долгую минуту из динамика доносится спокойный, размеренный, до тошноты вежливый голос бывшей свекрови.

— Да?

— Это Мила. Откройте, — требую у нее, но ей все равно на то, что мой голос полон злости и ненависти.

Снова пауза, и через пару минут, когда я уже готова вынести ворота голыми руками, калитка с легким скрипом отъезжает в сторону, и я протискиваюсь в щель, не дожидаясь, когда полностью откроется.

Я иду по скользкой, идеально подметенной дорожке, каждый шаг отдается гулко в пустой голове, а в груди колотится клубок страха, гнева и отчаяния.

На пороге дома стоит она.

Бывшая свекровь.

В дорогом, мягком домашнем костюме, от которого веет деньгами и покоем, которых у меня никогда не было. Ее седые волосы уложены безупречно, будто она только что от парикмахера, а не вышла среди ночи на улицу.

Она не делает ни шага вперед, не приглашает войти, не улыбается. Она просто стоит, как страж, как судья, как живое воплощение той непреодолимой стены, что отделяет меня от дочери.

— Мила. Какими судьбами? — спрашивает, и в ее голосе нет ни капли удивления, лишь легкая, привычная усталость от необходимости разговаривать с нежеланным гостем.

Я прекрасно помню этот тон.

— Где Злата? — начинаю без предисловий, не до сантиментов. — Я знаю, что она здесь. Я приехала за своей дочерью. Немедленно верните ее мне!

чувствую, как дрожат мои руки, как подкашиваются ноги, но я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь держаться на этом последнем остатке сил.

Свекровь проходится по мне медленным, оценивающим взглядом с ног до головы. Ее взгляд на мгновение задерживается на моем распухшем, заплаканном лице, на синяке на щеке, и в ее глазах нет ни сочувствия, ни стыда, только холодное, брезгливое равнодушие.

— Твоя дочь? — она произносит эти слова с легкой, язвительной, почти незаметной усмешкой, от которой кровь стынет в жилах. — Ты уверена? Судя по тому, что она нам рассказала, ты сама от нее отказалась. Вместо того чтобы быть матерью, ты предпочла заниматься сведением счетов с моим сыном.

— Она ребенок! Она не понимает, что говорит! Вы похитили мою дочь! — кричу на нее, и плевать мне на все.

— Мы забрали ее из того ада, который ты устроила, — холодно, без единой эмоции, парирует мне, и черт возьми, слова задевают за живое. — Если хочешь ее вернуть, тогда забирай свое поганое заявление из полиции на Сшу. До тех пор, пока ты этого не сделаешь, Злата останется здесь, с нами.

Ну вот они и показали свою гнилую натуру, вот они и выдали истинную причину своей заботы.

— Вы с ума сошли? Это шантаж!

— Имеем право, — она понижает голос и начинает шипеть на меня, аки змея. Хотя она и есть змея. Ядовитая.. — Решай, Мила. Или ты забираешь заявление, или ты навсегда забываешь про свою дочь. Выбор за тобой.

— Это… это сумасшествие, — единственное, что могу выдавить из себя.

Чувствую, как последние силы, что держали меня на ногах, покидают, и остается леденящий ужас внутри.

— Решай, дорогуша, решай, что тебе важнее.

Глава 25

Мила

Едва следственный комитет начал свою работу, врываюсь в отделение и стою у своеобразной рецепции, не знаю как у них этот контроль называется. Каждая секунда ожидания отдается в висках тупой, навязчивой болью. Мысли путаются, в голове звенит от одной-единственной, навязчивой цели: вернуть это проклятое заявление. Вернуть дочь.

— Чем могу помочь, гражданка?

— Я позавчера писала заявление. Я… мне нужно его забрать. Пожалуйста.

Он что-то проверяет в компьютере, его пальцы бездумно пробегают по клавиатуре.

— Фамилия?

— Мила Александровна Ракитина, — он кивает, с неохотой поднимается.

— Пойдемте со мной. Капитан Иванов как раз ведет это дело.

Он направляет меня в знакомый кабинет. Тот самый следователь, что позавчера принимал мое заявление, поднимает на меня усталые, потухшие глаза. На столе перед ним лежит та самая папка с моей фамилией на корешке.

— Мила Александровна? Что случилось? — спрашивает он, откладывая ручку, явно предчувствуя неприятности. — У вас появились новые обстоятельства по делу?

— Нет, я хочу забрать заявление, — говорю как можно спокойнее, хотя внутри все переворачивается и ноет от бессилия. — Прошу вас, верните мне его.

Он откидывается на спинку стула, складывает руки на груди, и смотрит более внимательно, пронзительно и насторожено.

— Забрать? Мила Александровна, вы понимаете, что говорите? Позавчера вы все подробно изложили, подписали протокол. На основании ваших показаний возбуждено уголовное дело. Процедура уже запущена, мы начали работу. Это не записка в школьном дневнике, которую можно просто взять и вырвать.

— Понимаю, но я передумала, — нервно, и чувствую, как горят щеки от стыда и бессилия. — Это было спонтанным решением, ошибкой. Мы… мы разберемся сами. Это семейное дело, мы не хотим вмешивать в него посторонних.

Следователь медленно качает головой. Ему не нравится происходящее.

— Мила Александровна, так не делается. Вы заявили о серьезном правонарушении, о насилии в семье. Уголовное дело, это не гражданский спор, который можно просто прекратить по желанию