Мама для подкидышей, или Ненужная истинная дракона - Анна Солейн
Кажется, я даже не кричала — просто не могла. Как будто каждую кость в моем теле раздробили, каждую мышцу подожгли, а кожу — просто сняли заживо. По сравнению с тем, что происходило сейчас, боль во время родов или боль в умирающем от рака теле казалась легкой щекоткой.
Кажется, я плакала, если вообще могла плакать.
Красное марево боли наступало и наступало, и в какой-то момент я уже решила, что это никогда не закончится. Лицо было влажным, как будто от слез, я чувствовала, как меня корежит, но ничего не могла сделать.
А потом вдруг наступила темнота. Здесь было холодно, почти не больно и хорошо. Неужели все закончилось? А где лорд Мэлори? И где, черт возьми, я?
В этот момент в темноте я услышала чье-то влажное, как будто от сдерживаемых слез, дыхание, а потом исчезла и темнота.
— Зачем вы его сюда привели? — раздался вдруг из ниоткуда холодный мужской голос.
Я обернулась и увидела, что вдруг оказалась в смутно знакомом кабинете. Вокруг было темно, только лампа на столе горела. За столом сидел седоволосый мужчина с жестким некрасивым лицом и крючковатым носом. Его светлые глаза напоминали глаза дохлой рыбы, а пальцы, сжимающие какую-то бумагу, — лапы огромного белого паука.
— Ваш сын захотел увидеться, сэр, — ответил второй голос. — Я подумал, что ввиду исключительных обстоятельств…
Я обернулась и увидела, как невысокий мужчина с круглым дружелюбным лицом подталкивает вперед мальчика лет пяти-шести. Тот был темноволосым, худым, жилистым, если не сказать изможденным, и одетым в одежду большего, чем нужно, размера, как будто хотел казаться старше.
Черты лица были по-детски округлыми, но не узнать в этом карапузе будущего лорда Мэлори было бы сложно. Да и драконьи глазки с вертикальными зрачками отчаянно поблескивали на осунувшемся личике.
Где я? Это его воспоминание? Похоже. Вот ведь… Хотя любопытно, конечно. Маленький лорд Мэлори совсем не выглядел такой занозой в заднице, какой вырос. А за столом, выходит, его отец? Хм… не то чтобы я хорошо разбиралась в людях, но этот любящим родителем, мягко говоря, не выглядел. И было еще кое-что, что было заметно невооруженным глазом: даже маленький, лорд Мэлори на отца не был похож ни капли.
— Сэр…
— Ну? — оторвался от письма, судя по всему, старший лорд Мэлори. — Зачем ты сюда притащился?
— Я выучил все генеалогическое древо. И сделал все задания.
— Хм, — отреагировал отец, снова утыкаясь в письмо.
— И учитель Роско сказал, что я уже могу тренироваться со взрослыми. В дуэльном клубе.
— И в самом деле может, — подтвердил учитель. — Юный лорд исключительно талантлив и старателен. Не по годам. Особенно отметить хочется манеры и сострадательность, ведь его силы…
Его тон, когда он говорил о подопечном, становился особенно теплым.
— Не твое собачье дело решать, талантливый он или нет.
Повисла тишина, а потом мальчуган продолжил, заручившись еще одним поддерживающим взглядом учителя:
— Сэр, может… у меня день рождения, и я подумал… Я справился со всеми заданиями! И научился оборачиваться! Может, раз все так… может, я могу попросить на день рождения… — Он что-то пробормотал.
— Что ты там мямлишь⁈
Учитель Роско снова ободряюще кивнул, и мальчик выпалил:
— Пикник.
— Что? — Брови отца поползли вверх.
— Пикник. Понимаете, такой праздник… возле реки или на поляне… Учитель Роско рассказывал, что он устраивал такое для своих сыновей в их день рождения, и я подумал…
Мальчик осекся, когда его отец встал. Тот некоторое время сверлил ребенка взглядом, а затем вышел из-за стола, замахнулся и залепил ему звонкую пощечину, так что мальчик свалился на пол.
— Нет! — воскликнула я, но даже не услышала своего голоса.
— Никогда, — отчеканил отец. — Никогда не смей просить поблажек за то, что ты и так обязан делать. А ты, — он перевел взгляд на учителя, — больше здесь не работаешь. Умеешь только сопляков воспитывать. Какое тебе дело до его сил? Я — глава рода! Это я этим занимаюсь!
— Но сэр!.. О мальчике нужно заботиться, его стоит показать целителям, потому что его растущая магия вызывает боли и не помещается в теле, а значит…
— Брысь!
Вокруг снова стало темно, и я отчаянно попыталась вырваться из этой вязкой черноты. Не хотелось смотреть что-то настолько личное, но выхода у меня, похоже, не было. Оставалось только надеяться на то, что это хоть как-то помогает лорду Мэлори исцелиться. Этот… контакт.
Не хотелось думать, какие события моего прошлого в этом случае видит он.
Картинка снова сменилась.
На этот раз я оказалась на заснеженном заднем дворе особняка. В воздухе летали снежинки, небо было тяжелым и серым.
— Ещё раз.
Я без труда узнала голос отца лорда Мэлори и передернулась от отвращения.
Старый козел был одет в меховую жилетку и теплые сапоги. Напротив него стоял Седрик, сейчас ему было лет девять. Босиком, в одной рубашке и тонких штанах.
Его лицо уже приобрело знакомое упрямое выражение, черты лица стали жестче, взгляд был не по-детски серьезным.
В руках оба держали деревянные мечи, довольно тяжелые на вид.
Сбоку от импровизированного поля боя стояли несколько угрюмых мужчин — новые наставники мальчика? Достаточно бездушные?
— Еще раз! — громче рявкнул отец.
Мальчик с трудом поднял меч, явно слишком тяжелый для его тощего тела, попытался атаковать.
Отец без труда отшвырнул его на снег.
— Бьешь, как баба. Думаешь, твоя магия тебе всегда поможет? Только попробуй еще раз меня ею ударить, ты в кладовке жить останешься! Слюнтяй. Бей! Нужно уметь работать телом!
Встав, мальчик снова принял боевую стойку и бросил взгляд куда-то в сторону особняка. Мне показалось, или намного больше, чем поединок с отцом (так называемым) его волновало что-то другое?
Мальчик снова напал — и снова улетел в снег. И снова, и снова. Слишком тяжелый меч, слишком тощее тело, слишком сильный соперник.
Поражения ребенок сносил с удивительным спокойствием, только все бросал осторожные взгляды по сторонам
— Быстрее, — рыкнул отец, — ты думаешь, тебя кто-то станет ждать?
Мальчик шагнул вперед, ударил, отец отразил удар, дождался следующего и снова отразил. Поиграв с ребенком таким образом еще немного, он атаковал и без труда выбил меч из тонкой ручки, а потом ударил сына кулаком. Прямо в грудь.
Тот упал, и я снова