Девушки судьбы и ярости - Наташа Нган

Майна приказала лучшему кузнецу снять браслеты с моей руки и руки Аоки, едва мы прибыли в форт. Без магии, которая держала их на месте, они легко сломались. Однако шрамам, которые они оставили, потребовалось больше времени, чтобы исчезнуть – особенно у Аоки. Вернувшись в Сяньцзо, отец ухаживал за её наполовину раздробленным запястьем, делая всё возможное, чтобы залечить старую рану. Иногда у неё не получалось что-то поднять, и я знаю, что ей до сих пор больно что-то передвигать, но она сильная и никогда не жалуется.

Я так горжусь ею.

– Столько магии использовалось во вред, – бормочет Майна, проводя пальцем по отметине браслета. – И сколько боли принесло её создание.

– Так не должно быть, – я переплетаю свои пальцы с её.

– Магия вернётся, с нашей помощью или без неё. Это уже происходит здесь. Со временем это обязательно пойдёт дальше.

– Это хорошо. Нам нужно восстановить ей.

– Правда нужно? – она наклоняет голову.

– Без этого мы не можем, Майна. Это неотъемлемая часть очень многих наших культур, мы уже не можем жить без неё.

– Иногда мы делаем ужасные вещи, – говорит она.

– А иногда – прекрасные, – я колеблюсь. – Майна, мне жаль всего того, что я наговорила тебе на корабле Ловы. Я ничего такого не имела в виду.

– Ты не виновата.

– Нет. Это было несправедливо, и тебе ещё долго пришлось жить с этим, думая, что я так о тебе думаю. Мне очень, очень жаль, любовь моя, – я вздыхаю. – Я не говорю, что ты поступила правильно. Но теперь я понимаю. Я… я тоже совершала ужасные вещи: например, убила Цаэня; видела, как страдают другие, и не вмешивалась; и всех демонов, которым я причинила боль. Я тоже разрушала семьи, Майна.

Она мотает головой:

– Ты всего лишь делала то, что могла, учитывая обстоятельства...

– Совсем как ты.

– Леи, я выросла такой. Меня вырастили, чтобы убивать...

– Именно. Кетаи превратил тебя в своё совершенное оружие. С твоей помощью он собирался отомстить всему миру. Иного ты и не знала, а он полностью подчинил тебя себе. Естественно, ты делала всё, что он тебе приказывал.

– Кое-что я тоже делала по собственной воле, – говорит Майна, отводя взгляд. Её слова звучат твёрдо, как камень. – Во дворце Белого Крыла мне не нужно было убивать Эолу. Я испугалась, когда мне показалось, что она может разрушить наш союз с ними.

– И ты знала, что Кетаи попросил бы тебя именно об этом. Хотя его там не было, его голос шептал тебе на ухо. Посмотри на Аоки, – говорю я. – Когда кто-то проникает в твой разум, он не уходит просто так, а живёт там и пускает корни.

Майна морщится:

– Как она?

Я вспоминаю наш разговор в саду несколько дней назад:

– Ей становится лучше.

Я любила его, Леи. Я думала, что он тоже любит меня.

Я впервые слышала, чтобы она говорила о нём в прошедшем времени. Должно быть, это уже прогресс.

– Она никогда не простит меня, – говорит Майна.

– Может, и нет. Но ты должна простить себя, – я поднимаю руки к её щекам и обнимаю её лицо. – Я верю в тебя, Майна. Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Мы будем работать над тем, чтобы простить друг друга, вместе.

Она закрывает глаза, в уголках которых выступают слёзы, и шепчет:

– Можешь ли ты простить меня?

Со всхлипом я прижимаю её к себе.

– Любимая, – говорю я. – Я уже тебя простила.

Обе выплакав слёзы, мы садимся рядом. Я кладу голову ей на плечо, тёплая вода струится по ногам. Наши мокрые щёки блестят. Одним пальцем я вывожу слово на бедре Майны.

– Что ты пишешь? – спрашивает она.

– Твоё имя. Я знаю, что не мне тут спрашивать, но… кажется, я знаю, почему Кетаи так тебя назвал.

Майна ждёт, когда я объясню.

– Твоё имя пишется так же, как "твёрдость”, – объясняю я немного поспешно, зная, что мои слова – всего лишь догадка. – Иероглиф состоит из двух символов, – я рисую их кончиками пальцев. – Клинок и сердце, – я неуверенно улыбаюсь ей. – Ты как раз такая, Майна. Кетаи, возможно, выбрал это слово из-за его буквального значения, учитывая, что ты – то, что пережил клан Сиа, а благодаря своей выносливости ты и стала такой сильной. Но посмотри, как это пишется – какая гармоничная пара символов, как две части единого целого. Тебя заставили поверить, что твоя сила заключается не только в том, как ты сражаешься, но и в твоём сердце. В том, как ты действуешь. В том, как ты любишь.

Майна выглядит настолько тронутой моими словами, что у меня самой сжимается сердце. Наверное, ей в это не совсем верится, но я помогу ей.

Столько, сколько потребуется. Я буду с ней.

– Кстати, об именах, – говорю я. – Как тебе имя Ай?

– Оно прекрасно, – улыбается Майна. – Ты собиралась рассказать мне о его кулоне, благословляющем рождение?

– Это не кулон. Но да. Хочешь, я тебе его покажу?

– Ты привезла его с собой? – теперь она хмурится, ей любопытно.

– Тебе придётся зайти в дом, чтобы увидеть всё как следует, – говорю я, доставая из-под мантии сложенный лист бумаги. – Блю нарисовала его, чтобы ты получила некое представление. Оказывается, она настоящая художница. Кто знал? Она рисует самые разные вещи: наши портреты, Ай, Квей, весёлые карикатуры. Однако нам приходится скрывать их от Тянь – в основном это карикатуры на неё.

Майна разворачивает лист, который я ей вручила. На картинке изображено дерево, но не обычное. К его кривым ветвям привязаны бумажные листья, и на каждом из них написаны слова.

Кончики пальцев Майна касаются каждого из них.

– Ты… ты сделала...

– Это совсем не похоже на то, что было в Храме Утраченных, – говорю я, внезапно смутившись, неуверенная, не является ли рисунок чем-то оскорбительным. – Но у нас всегда было маленькое деревце бонсай. Оно было маминой гордостью и радостью. Блю так за ним присматривала. Я была в комнате родителей за день до рождения Ай, после того, как мы обсуждали, что делать с