Проданная драконом, купленная Смертью - Кристина Юрьевна Юраш
У меня камень упал с души. Так, стоп… У неё сын?
Глава 42. Милость
Я выдохнула — так резко, что, кажется, все страхи, нервы и переживания вырвались наружу вместе с воздухом.
Я понимала, что играть на жизнь человека — это неправильно. Но в то же время осознавала, что не каждому Смерть дает право на последний шанс, когда все надежды потеряны. Это знак уважения. Милость.
Впереди была еще одна партия. Фигуры становились на место, а Смерть взял кружку чая и сделал глоток. Сердце забилось, когда он прикоснулся к ней губами, словно оставляя на фарфоре поцелуй.
— Тебе не надоело стоять? — спросил он, поставив кружку и переводя взгляд на меня.
— Да нет, вроде бы, — вздохнула я.
— Иди сюда, — послышался тихий шелест голоса.
Рука в черной перчатке поманила меня, а я вздохнула и пошла. Ноги сами шли к нему, а сердце замирало. Неужели? Это словно шахматы. Он сделал ход. Теперь ход за мной.
Я остановилась возле его кресла. Сейчас старое потертое кресло напоминало черный величественный трон между мирами.Смерть посмотрел на меня.
Потом опустил глаза на мягкий широкий подлокотник.— Садись сюда, — сказал он тихо. А его рука скользнула по черной старинной коже, указывая место.
Я замерла.
Сердце замерло. Даже доктор перестал дышать.— Я… эм… могу и постоять, — прошептала я.
— Садись, садись, — закивал доктор, глядя на меня испуганно. — Это великая милость… Величайшая из милостей…
— Хорошо, — вздохнула я.
Я подошла.
Медленно. Как будто каждый шаг — через лезвие бритвы.Опустилась на край подлокотника.
Не касаясь его. Не смея.Его пальцы коснулись моей кожи — ледяные, но от этого холода по телу пробежала дрожь… не страха. А чего-то другого. Чего-то, что я забыла за десять лет брака с драконом без сердца.
— Опять дрожишь, пылинка, — прошептал он, и его дыхание коснулось моего виска. — Неужели настолько страшно?
Я не ответила.
Потому что сердце билось так громко, что я боялась — он услышит, как оно зовёт его по имени.
— Ты всё ещё пахнешь отчаянием, пылинка, — прошептал Смерть, пока доктор сосредоточенно расставлял свои фигуры на места. — Но теперь в тебе есть гнев. А гнев… делает тебя опасной.
Он поднял глаза на меня.
— Я надеюсь, ты не забудешь, кто дал тебе этот гнев.— Я благодарна тебе за еще один шанс, — прошептала я.
— Благодарность — это хорошо. Но… Если ты снова нарушишь баланс… — его пальцы скользнули к моей шее, не сжимая, только ощупывая пульс, — я приду не как гость.
Я приду как тот, кто забирает.Доктор не заметил этого. Он думал о своем.
— И всё же… Я иногда надеюсь, что ты нарушишь, — усмехнулся Смерть.
Я не дрожала от страха.
Я дрожала от осознания: он знает, что я сделаю, если он заберёт Марину. Он знает, что я снова перейду ему дорогу. И он… ждёт этого.Что это? Ловушка?
Он хочет, чтобы я не рисковала?
Или наоборот, рискнула?
После этих слов мне стало не по себе. Если до этого я была спокойна, то сейчас я понимала, что еще один поход за грань ради спасения может обернуться для меня… западней.
Его пальцы легли на моё запястье — не как цепь, а как обещание.
Глава 43. Риск
Я не заметила, как партия за жизнь бедной Марины началась. Доктор сосредоточился на фигурах и композиции на доске. Боже, если бы я хоть что-то понимала в этом!
Хотя, мне кажется, тогда бы мне было еще страшней!
Тихий стук белой фигуры, поставленной на доску. И тихий шелест черной фигуры, скользящей по доске по велению магии.
Каждый раз, когда белая фигура падала и скатывалась за край доски, я сжимала кулаки.
— Шах и мат, друг мой, — вздохнул Смерть, а мои глаза расширились от ужаса. — Увы…— Нет, — прошептала я, оборачиваясь на Смерть. — Нет, пожалуйста, не надо!
— Ее время вышло, — услышала я голос Смерти. — Мне жаль.
— Ну если тебе жаль, то зачем ты ее забираешь! — прошептала я.
— Помни про свое обещание, пылинка, — услышала я голос. И Смерть растворился прямо в кресле, оставив после себя запах пепла, роз и озона.
Я сидела на ручке кресла, доктор растирал лицо руками, глядя на застывшую на доске смертельную комбинацию фигур.
Внезапно послышался женский крик.
— Роды! — дёрнулся доктор Эгертон. — У нее начались роды! Быстрее!
Я бросилась за доктором, не думая, не дыша — только ноги несли меня по коридору, будто сама жизнь мчалась навстречу смерти.
В палате Марина извивалась на кровати, хватаясь за простыни, лицо её исказилось от боли, глаза — полные ужаса и прощания. — Доктор… — выдохнула она, и в этом слове было всё: мольба, прощание, последняя надежда. — Спасите… хотя бы его…— Держись! — рявкнул доктор, уже расстёгивая свой халат и хватая чистые полотенца. — Нонна! Воды! Бинты! И не стой как памятник несчастной любви — шевелись!
Я метнулась к тазу, к полкам, к зельям — руки сами знали, что делать, хотя сердце колотилось так, будто пыталось вырваться и бежать вперёд, к тому, что уже нельзя остановить.
Роды шли быстро. Слишком быстро.
Как будто ребёнок чувствовал: если не вырваться сейчас, у него больше будет шанса. Марина кричала — не от боли, а от отчаяния. От осознания, что это конец. А доктор… доктор делал всё, что мог. Его пальцы дрожали, но движения были точны, как удары сердца перед последним вдохом.— Тужься! — кричал он. — Тужься, дочь моя! Он почти здесь!
И вдруг — тонкий, резкий, живой крик разорвал тишину палаты.
Ребёнок. Мальчик. Красный, мокрый, с кулачками, сжатыми в ярости и жизни.Я выдохнула — и тут же похолодела.
Потому что Марина перестала дышать.
Её голова безвольно склонилась на подушку. Глаза — широко раскрыты, но уже не видят. Только в них застыл вопрос: «Он жив?»
— Нет… — вырвалось у меня. — Нет, нет, нет!
Я бросилась к ней, схватила её за руку — тяжёлую, как камень с чужой могилы.
—
