Проданная драконом, купленная Смертью - Кристина Юрьевна Юраш
“Шоб тебе икнулось хотя бы!” — сглотнула я, вспоминая ледяные глаза и презрительный взгляд.
Я как была пылью, так ею и осталась. В понимании богатого, влиятельного дракона я просто пыль на его дорогих сапогах.
А ведь когда-то я верила, что он защитит меня от любого зла.
Помню, как в первый год брака я споткнулась на лестнице, и он подхватил меня на руки, будто я — хрустальный бокал, а не жена. «Береги себя, — сказал он, глядя в глаза. — Ты слишком ценна, чтобы падать».
Как же я тогда сияла…
А теперь я знаю: ценность — не в том, чтобы не падать.
А в том, чтобы подниматься.
И тащить за собой других.
За окном сгущались осенние сумерки.
А в груди появились предчувствие и тревога. Две партии! Две! Каковы шансы, что доктор выиграет обе? Каковы шансы, что малыш не останется сиротой? Каковы шансы, что мать не будет плакать от душевной боли, обнимая пустой живот.Я вымыла руки, вытерла их о фартук — тот самый, что когда-то носила Элла.
Потом расставила кружки на подносе. Фарфор — старый, потрескавшийся, но тёплый от чая мне нравился куда больше роскошного сервиза в доме бывшего мужа. Он напоминал мне душу доктора — израненную, старую, но живую.Да, пусть я как была пылью, так и осталась ей. Но я могу быть счастливой пылью, не так ли?
А счастье оно в мелочах.
В старых кружках, в теплом чае, в дождике за окном и в улыбке на бледном лице.
Я вздохнула глубоко-глубоко и закрыла глаза, вспоминая каждый жест, каждый взгляд. Я ведь играю с огнем. Я бросаю вызов самому опасному существу в этом мире. Смерти. И это почему-то так приятно.
Ладно. Скоро полночь.Поднос дрожал в руках.
Не от страха. От ожидания того, что может случится.Глава 41. Шах и мат
Я решила отнести чай заранее, поэтому шла по коридору тихо, как тень, как пылинка, что не смеет нарушить покой вечности. И вдруг в нос ударил запах.
Розы.
Пепел. Озон после грозы.«Он уже здесь», — прошептало сердце.
Я замерла у двери кабинета, понимая, что не слышала, как Смерть вошел. Не было ни шагов, ни разговоров на лестнице. Он просто пришел тихо, бесшумно, как приходит смерть к спящим.
Сердце заколотилось — не как у испуганной птицы, а как у женщины, которая знает: за этой дверью не просто Смерть. За дверью мужчина, от взгляда которого в груди становится тесно.Я осторожно толкнула дверь плечом.
И увидела его.
Смерть сидел в кресле, будто на троне. Величественный и прекрасный.
Чёрный плащ, как ночь, упавшая на землю, красивыми складками ложился на старый ковёр. Белые волосы красиво легли на широкие плечи. Глаза тёмные, но стоило мне войти, как в них вспыхнули серебристые искры.— А, вот и наша Нонна, — сказал доктор, наливая чай. — Как раз вовремя.
— Доброй ночи, — поздоровалась я, краем глаза следя за каждым движением гостя. Я заметила, как его рука скользнула по столу, словно он рисовал на столешнице какой-то узор.
Я подошла, поставила поднос на стол.
Пальцы коснулись края кружки — и вдруг дрогнули.Потому что рядом — он.
Смерть не шевелился. Не дышал. Просто был.
Но воздух вокруг него пульсировал, как сердце, что бьётся в грудной клетке мира.— Вот ваш чай, — прошептала я, не глядя на него.
— Благодарю, — тихим голосом ответил Смерть, а мне показалось, что это слово скользнуло по моему телу, как шёлк рукава, который стекает вниз, обнажая плечо.
Я подняла глаза.
И в этот момент — всё исчезло.
Кабинет. Доктор. Шахматы.
Остались только мы.Он смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд. Словно кто-то плавно снимает с меня шёлковое платье.
— Разрешите остаться? — спросила я, обращаясь к доктору, но глядя на Смерть. — Я… хотела бы посмотреть за игрой. Я просто очень люблю шахматы.
Доктор прокашлялся, размешивая чай в кружке.
— Если мой друг не против… то я не возражаю, — ответил он, делая глоток.
Доктор Эгертон нервничал. Это было видно по тому, как позвякивает ложка в его кружке.Смерть не ответил сразу.
Просто смотрел на меня, словно решая, достойна ли я или нет.А потом кивнул.
Легко. Почти незаметно.
Я отошла к стене, прислонилась к шкафу с зельями. В комнате кроме двух старинных кресел не было ни стульев, ни столика. А садиться на ковёр было просто верхом неприличия. Поэтому пришлось стоять.
Сердце билось так громко, что, казалось, даже шахматные фигуры слышат его. — Ну что ж… Начнём, — вздохнул доктор.— Одна партия — одна жизнь, — улыбнулся Смерть, словно напоминая правила. — Начнём с матери или ребёнка?
— Давай с ребёнка, — решил доктор, растирая переносицу.
Доктор сделал ход.
Белая пешка шагнула вперёд. Смерть не шевельнулся. Просто поднял руку и едва заметно провёл пальцем в воздухе невидимую черту.И чёрный ферзь сам двинулся по доске плавно, как тень, как приговор.
Я не понимала правил. Но я чувствовала игру, глядя на лицо доктора и количество фигур на доске.
Каждый ход — как удар ножом. Каждая пауза — как последний вздох.
Доктор вспотел, прокашлялся. Помассировал висок. Сделал глоток чая.
Пальцы дрожали — не от страха, а от напряжения воли и концентрации. Я понимала, что мы проигрываем по двум признакам. Наших фигур осталось так мало, и то, что доктор заметно нервничал. Я видела, как дрожит кружка в его пальцах, как он достаёт платочек и утирает пот с лица.Сама мысль о том, что на кону жизнь малыша, не давала мне расслабиться ни на секунду.
Доктор поставил одну фигуру в центр чёрных фигур.
В комнате повисла тишина. Такая, что было слышно, как матерятся мухи.Внезапно доктор откинулся на спинку кресла и устало улыбнулся.
— Шах и мат, — сказал он, вздыхая с облегчением. — Я выиграл.
Смерть посмотрел на доску.
Потом перевёл взгляд на доктора. И похлопал — медленно, элегантно, как аристократ на балу.— Браво! Отличная
