Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева

— Ольга… — прошептал мальчик хриплым голосом.

Сестра, не в силах сдержать рыдания, бросилась к нему и крепко обняла.

Пока двое предавались своему долгожданному счастью, Хромус юркнул за ель, вновь собирая рассыпавшийся образ леди Кисс и превращаясь обратно в забавного зверька с рожками.

— Ну ты и выкинул коленце, — с укоризной проговорила я, но в голосе слышалось восхищение. — Однако мне понравилось. Теперь, под твоей тенью, я смогу спокойно лечить больных.

— Сам от себя такого не чаял сотворить. Видать, после впитывания энергии разлома во мне просыпаются неведомые доселе силы.

— Превосходно. Только вот сердце мое неспокойно за этих двоих. Надо приглядеть за ними.

— Будет исполнено, — зверек приложил крохотную лапку к голове и, метнувшись черной лентой, растворился в воздухе.

Я вышла из сумрака деревьев и поспешила прочь от брата и сестры. Не нужно, чтобы кто-то связал меня с этим происшествием.

Глава 22

Быстрые разборки

Не дождавшись друга, я покинула парк и тихой тенью скользнула по тротуару, погруженная в размышления о случившемся. Выходит, не только Хромус, но и я совершила скачок на новую ступень развития силы. Какой же потенциал таится во мне? Если опираться на книжные описания рангов, то в целительстве я, вероятнее всего, уже архимагистр. Некромантия же для меня — неизведанная земля. Книг по этому направлению у меня не было, и всё приходилось постигать интуитивно. Но обе магии пленили меня безраздельно. Силы, способные дарить жизнь и отнимать ее. И всё это заключено во мне. Это… невероятно!

— А чего это такая милашка одна по свету шастает? — прохрипел над самым ухом прокуренный бас, заставив меня вздрогнуть и поднять голову.

Передо мной выросли двое мужчин. Лет тридцати, не больше. Обветренные лица, словно высеченные из грубого камня, и злые, голодные взгляды выдавали в них тех, кто не гнушается подлым промыслом.

Вот ведь совпадение! Только мысли мои коснулись некромантии, как живые экспонаты сами собой материализовались. Хотя, с моим-то даром целительства, я и их, пожалуй, упокою в два счёта.

— Ну чего зыркаешь?.. Гони сумочку, — прохрипел второй, обнажив щербатый оскал беззубого рта. Вероятно, пал жертвой кулачного правосудия жадных до чужого добра бедолаг.

Я вскинула руку, словно фокусник, являющий публике неожиданный трюк. И, обнажив зубы в хищном оскале, исторгла из себя сгусток некромагической тьмы. Черная, змеящаяся дымка поползла к застывшим в параличе ужаса бандитам.

Они инстинктивно втянули головы в плечи, пытаясь уклониться от надвигающейся бездны. Один из них издал жалкий писк, и под ногами его предательски расплылась желтая лужа.

Брезгливо сморщив нос, я покачала головой.

— Парни, примите дружеский совет. Не стоит судить о книге по обложке, а о девице — по хрупкой внешности. В следующий раз рискуете не только штаны испортить. Можете и кое-чего более ценного лишиться.

Скривив губы в усмешке, я обошла их, пошла дальше, и ноющая пустота в животе становилась всё ощутимее, навевая мысль, что не мешало бы перекусить. Завернув за угол, бросила взгляд на противоположную сторону улицы и сразу же наткнулась на игривую вывеску «Вкусняшки от милашки». «Неужели Хромус и бандиты околачиваются в этом местечке? У одного — вкусняшки, у других — милашки?» — мысль пронзила сознание, и любопытство, как терпкий яд, растеклось по венам. Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть ту фею, что умеет так легко завлекать мужчин в свои сети.

Эта фея и рядом не стояла с существами, которых я видела в разломе. Хозяйка заведения возрастом была под полсотни и походила скорее на оплывшую бочку. На лице — приторная приветливость, словно патокой намазано, да и как иначе лояльность изображать? А карие глазки, юркие, словно мыши, так и шныряли по сторонам, выдавая в ней матерого пройдоху.

А вот подавальщицы и впрямь казались феями. Две хрупкие, словно тростинки на ветру, девушки с лучезарными улыбками порхали меж столиков с подносами, исполняя желания гостей. Выходит, мужчины тянулись в это заведение, словно мотыльки на свет, чтобы полюбоваться на двух дивных бабочек. И не зря: девушки и вправду излучали неземное очарование, а их лучезарные улыбки обезоруживали мгновенно. Большеглазые сирены с невероятным изумрудным омутом в глазах, обе рыжие бестии, миниатюрные, словно фарфоровые статуэтки, сошедшие со страниц волшебной сказки.

Я выбрала одинокий столик у окна и, присев на податливый добротный стул, погрузилась в изучение меню. Тяжёлый лист с перечислением яств и указанием стоимости лежал передо мной, словно карта сокровищ. Мимо пронеслась официантка, и я, повинуясь инстинкту, украдкой направила ей искру целительной силы на проверку состояния организма. Ответ пришёл почти мгновенно, и я на миг застыла, охваченная неожиданным отчетом.

Когда-то левая голень девушки была сломана, и кость срослась криво. Под бременем ежедневных нагрузок боль, должно быть, терзала ее неустанно. В остальном здоровье не подводило, если, конечно, не считать вечного испытания голодом. Каково это, должно быть, — балансировать подносом с блюдами, от которых поднимается густой, дразнящий пар, и всё, что тебе остается, — судорожно сглатывать подступающую слюну. Девушка балансировала на самой грани голодного обморока, и остаться равнодушной к ее муке я была не в силах.

Я обернулась, уже приподняв руку, чтобы позвать ее, но хозяйка заведения, словно прочитав мои мысли, вмиг напряглась, словно гончая перед броском, и в голосе ее прозвучала теплая, почти материнская ласка. — Нина, деточка, десятый столик — твой. Девушка вихрем подлетела ко мне и, застыв у стола с приклеенной улыбкой, замерла в ожидании заказа. — Так, — пробормотала я, скользя взглядом по строчкам меню. — Два куриных супа… Два горшочка жаркого и… две чашечки кофе с маковыми булочками.

Официантка уже подалась было прочь, унося заказ в суете дня, но мой жест остановил ее.

— Я не выношу одиночества за столом, так что сегодня ты разделишь со мной трапезу.

— Но… — выдохнула она, растерянно оглядываясь на хозяйку заведения, словно ища там спасения от моей неожиданной прихоти.

— Я заплачу вдвойне за ее простой, — бросила я с нарастающим раздражением, пресекая любые возражения во взгляде, давая понять, что мой каприз — закон.

Возражать не посмели. Внешний лоск выдавал во мне особу знатную, родовитую, а с такими предпочитали не связываться. Нина, принесшая заказ, застыла у стола, не сводя с меня глаз. В ее взгляде читалось недоверие, смешанное с надеждой: уж не розыгрыш ли это?

— В ногах правды нет, — повелела я тоном,