Девушки судьбы и ярости - Наташа Нган

– Мне уже не стоило удивляться. Это нелепо. Всё это время я цеплялась за пустоту. То есть… боги, после всего... – она издаёт сердитый, животный звук в глубине горла, а потом прерывисто вздыхает, её голос срывается на шёпот. – И чему я ещё удивляюсь?

– Когда любишь кого-то, – говорю я, – нельзя не надеяться на лучшее.

– Даже когда в ответ видишь, что всё хуже и хуже?

– Потому что тебе показали нечто похуже, чем самое худшее. Потому что ты знаешь, что они могут быть лучше. Потому что ты это видела и полюбила их за это.

Тёмные, подозрительные глаза Блю устремляются в мою сторону:

– Что у тебя произошло с любимой? Ты ни разу не произнесла её имени. Конечно, это не совсем моё дело, – спешит добавить она. – Я просто удивлена, что ты не восхищаешься ею по поводу и без повода.

На этот раз моя очередь игнорировать её.

Как только мы возвращаемся к остальным, я ухаживаю за Аоки: готовлю припарки для её ран и кладу немного маковых зёрен ей на язык от боли. Позже я залечиваю мелкие царапины, которые Кензо и девочки получили во время побега. Часы проходят без каких-либо признаков неприятностей, и когда напряжение спадает, близняшки засыпают. Теперь он чувствует себя почти в безопасности среди мягко шелестящего бамбука и танцующего света звёзд, которые поют колыбельные всей земле. После ночных событий, должно быть, девушки сильно устали.

Ранее им сказали, что они умрут.

Затем одна из них действительно погибла. Другая – почти.

Не сводя настороженного взгляда с деревьев, Кензо прижимает Аоки к себе, чтобы согреть. Она по-прежнему не шевелится. Я часто проверяю её пульс, боясь, что она может умереть без нашего ведома. Отчасти мне хочется, чтобы она оставалась без сознания и избежала боли, которая, несомненно, обрушится на неё, едва она очнётся, но одновременно мне очень хочется, чтобы она открыла глаза, просто чтобы я знала, что она жива и у неё ещё есть силы бороться.

– Отдохни, – шепчет мне Кензо.

Темнота сгущается, рассвет быстро приближается. Чжэнь и Чжинь слегка похрапывают. Блю свернулась калачиком, отвернувшись от нас, так что я не могу сказать, спит ли она, хотя после того, что она узнала о своём отце ранее, я сомневаюсь в этом.

– Я не устала, – говорю я Кензо.

– Ты очень устала. Леи, а нам скоро выдвигаться. У тебя может не быть другого шанса отдохнуть.

– Мне не нужен отдых, – огрызаюсь и выдыхаю. – Каждый раз, закрывая глаза, я вижу Ченну и госпожу Ацзами – выражение их лиц, когда они умирали. Они умерли, чтобы спасти нас. Сон не принесёт мне покоя.

– Так и будешь мучить себя мыслями о них?

– Это придаст мне сил, – я встречаю его проницательный волчий взгляд. – Учитывая, что должно произойти, мне это полезнее, чем покой.

Он наклоняет голову, с нежностью осматривая меня.

– Ты сильно изменилась с тех пор, как я тренировал тебя в лесу. Та девушка едва умела обращаться с ножом. А теперь посмотри на себя. Ты рубишь демонов с уверенностью опытного воина. Ты спасла жизни четырём своим подругам. Майна бы тобой гордилась.

Несмотря на их теплоту, эти слова вонзаются в меня, как кинжалы. Я сдерживаю кислый ответ, который хочется выпалить – что, возможно, Майна действительно гордилась бы тем, что я стала безжалостной убийцей, как и она.

И всё же не могу не вспомнить выражение её лица, когда она поделилась со мной словом благословения на рождение; какой разбитой она выглядела, когда призналась, что на самом деле произошло с семьей Аоки; как когда мы говорили о ночи Лунного Бала и о том, почему она вернулась за мной, Майна сказала, что не может позволить мне пройти через это в одиночку.

Я знаю, каково это. Тебе никогда не расскажут, что когда отнимаешь чужую жизнь, что-то отнимается и у тебя.

Будет ли она по-прежнему смотреть на меня так же даже сейчас? После всего, что у меня отняли и что я сама отняла у себя?

– Не сомневаюсь, что она всё это время думала о тебе, – говорит Кензо. – Может быть, ты забыла, Леи, но я слышал, как Майна призналась тебе в любви. Я никогда раньше не слышал, чтобы она так говорила. Это единственный раз, когда я видел, чтобы она не контролировала себя. Для неё кроме тебя больше никого в мире не существовало. Ей нужна была только ты.

Несколько слезинок соскальзывает мне на руки. Кензо тянется к моей руке. Его волчья лапа большая и тяжёлая. Он берёт меня за руки, и, как и в первый раз, когда он прикоснулся ко мне, вместо того чтобы чувствовать угрозу, я чувствую себя в безопасности. Защищённой.

Так же я себя чувствовала, когда любила Майну.

Я и сейчас её люблю.

Потому что, даже если я напугана, разочарована, зла и сбита с толку, всё всегда возвращается к нашей любви. Как я уже говорила Блю, я, возможно, видела Майну в её худшем проявлении, но я видела её и в лучшем. Я знаю её, а она знает меня. Однажды в гневе и отчаянии я назвала её бессердечной, но это было несправедливо. Это не было правдой. У Майны всегда было сердце.

Её просто учили не обращать на него внимания.

Кензо улыбается, и я отвечаю ему улыбкой затуманенных слезами глаз…

В тот же момент мимо со свистом пролетает стрела.

Она вонзается в ствол дерева в нескольких дюймах над головой Кензо.

Я мгновенно вскакиваю, выхватывая кинжал. Блю тоже вскакивает. Схватив дубинку, отобранную у стражников во дворце, она бросается ко мне. Близняшки шевелятся. С Аоки, лежащей у него на коленях, Кензо не встаёт, но тянется к посоху за спиной. Волчьи глаза блестят – он смотрит в темноту, откуда прилетела стрела.

– Ждите здесь, – говорю я ему и Блю, уже двигаясь вперёд.

– Леи, – предупреждает Кензо.

– Там могут быть и другие. Оставайся здесь и защищай девушек.

Я отползаю, прежде чем он или Блю успевают возразить. Я слышу, как Чжэнь бормочет:

– Что происходит? Где Леи?

В предрассветных сумерках бамбуковый лабиринт играет с моими глазами злую шутку, отбрасывая зыбкие тени, имитирующие появляющиеся и исчезающие фигуры. Я оборачиваюсь при каждом щелчке ветки, но вижу лишь эти тени.