Княжий венец - Анна Михайлова

Когда мужской палец осторожно проникает в нее, Тамирис инстинктивно пытается отодвинуться.

- Тихо, сладкая, не бойся. Подготовить тебя нужно. Чтоб не навредить.

- Разве ты можешь? - удивленно шепчет она.

- Увы – могу. Маленькая ты у меня и узкая. Хочу, чтоб тебе хорошо было. Хорошо же? – пальцы прокручивают между подушечек комочек клитора, срывая с губ гортанное:

- Да-а-а…

- Вот и славно. Покричи для меня, птичка моя!

И она кричит, стонет и мечется не в силах справиться с лавиной ощущений, что обрушили на нее опытные пальцы и губы. Разгоняет он ее удовольствие, из последних сил сдерживаясь. Так отзывчива на ласку, так красива в своем возбуждении с жадно блестящими глазами. А стоны ее хлыстом желание в крови подгоняют, хотя куда уже. Но страх навредить, поранить не дает Велеславу сорваться. Хотя распалил девушку настолько, что сама невольно на пальцы насаживается, скребет беспомощно по плечам, а губы умоляют не останавливаться. Вот-вот до предела дойдет и шагнет за край.

Когда мужчина невольно отстранился и убрал пальцы с ее промежности, она разочарованно захныкала, подалась вперед бедрами.

- Леслав, пожалуйста…

- Ш-ш-ш, сладкая, - князь осторожно опустился на нее, удерживая вес рукой у ее головы, - верь мне. И помоги. Расслабься, - второй рукой направил себя в нее. С глухим стоном проникая в хоть и в подготовленное, но такое невыносимо-узкое лоно. Так это было сладко, на грани боли, что зашипел он сквозь зубы.

- Я…, я не…, - почувствовав незнакомое распирание, она попыталась инстинктивно увернуться.

- Ты – моя, девочка. Прости… - плавным и уверенным движением вошел в нее до конца, заглушая стон боли поцелуем. Сжалась под ним девушка, не понимающе и с обидой смотрели на него распахнувшиеся фиалковые глаза.

- Прости! Прости, родная! Это в первый раз только… Не бывает по-другому… - торопливые извиняющиеся поцелуи нежно, как крылья бабочки, покрывали ее лицо. С удивлением Тами заметила, как бешено бьется жилка на виске у мужчины, как каменно-напряжены мускулы рук и спины. Но он не двигался, терпеливо позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям. Лишь глаза смотрели с тревогой и нежностью. - Сейчас пройдет. Ох, лучше б меня ножом резали, чем тебе боль причинить…

И так это было трогательно, что ее боль для мужчины хуже своей собственной. Вдруг защемило где-то в груди и вспыхнуло солнцем ярким, ослепительным. И все стало предельно ясно, без утайки даже от самой себя. Он, только он – и не надо ей другого. Потому и прошептала, в глаза синие глядя:

- Я люблю тебя! – и прижалась изо всех сил, обнимая мускулистую шею.

Вспыхнул в синих глазах огонь яркий, неистовый.

- Девочка моя, ненаглядная…сокровище мое, - и вновь целовать начал ее нежно и упоительно. А она обхватила его бедра ногами, ибо не было больше боли. Странно было, непривычно, но боли не было. Заполненность только, цельность какая-то, что щекотала и будоражила. Понял он намек, осторожно подался назад, внимательно следя за ее лицом. И как бы не было в ней мучительно-сладко – готов был остановиться и прекратить даже, только бы не делать ей снова больно. Но нет, нет боли в фиалковых глазах, удивление только. И румянец возбуждения возвращается на бледные щеки. Новое все для нее, но доверилась ему, всю себя ему доверила. Ох, как же правильно ощущается Тамирис в его руках, вся до последнего изгиба или родинки на плече – для него только!

Хоть и припылила страсть короткая вспышка боли, но не ушло никуда, также в крови бурлит. В рваном дыхании слышится. Под его руками и поцелуями вновь по телу побежали мурашки, собираясь в искрящие удовольствием ручейки. Через несколько ударов сердца с девичьих губ сорвался первый стон удовольствия, от которого князя молнией по позвоночнику прошибло. Более размашистыми стали движения и вторили ему женские бедра, подающиеся навстречу, желая заполучить его до конца. А стоны перешли в крики, заметалась под ним валорка. Удовольствие, головокружительное, пьяняще-опасное ширилось и поднималось, грозясь накрыть с головой. И убежать от него хотелось, и нырнуть во всю глубину. Ничего и никого вокруг не существовало, только она и ее мужчина, что сейчас сдерживался из последних сил, чтобы не сорваться в запредельный темп. Подгоняемый страстью, он раз за разом со стоном и хрипом вколачивался в сладостную глубину ее тела. Жестким ритмом безжалостных движений уносил ее и себя все ближе и ближе к эпицентру шторма. Никогда еще ни одна женщина не доводила его до такого упоительного безумства. Не покоряла тем, настолько открыто и красиво отдавала всю себя. Ныряя в жаркое марево страсти и утягивая его за собой.

Не понимая, растворяясь в головокружительных ощущениях, Тами лишь крепче прижималась к мускулистому телу, гладила сильные руки и лихорадочно целовала волевой подбородок и высокие скулы. Он вторил ее умоляющему шепоту рычанием пополам с ласковыми словами и нежностями. Волна удовольствия подступала все ближе, заставляя тело подрагивать от мучительного предвкушения. Мышцы едва не сводило от напряжения, но князь не позволял себе сорваться. Только она сейчас важна. Вот, наконец, первая короткая судорога прошла волной по женскому телу.

- Леслав, я… Что это? – беспомощно прошептала она непослушными, подрагивающими губами.

- Взлетай, птичка моя!

Под закрытыми веками вспыхнули разноцветные яркие звезды. С беспомощным нежным вскриком Тами вытянулась в струнку, впиваясь ногтями в его плечи. И сжимая внутренними мышцами так, что он едва не взвыл от острого мучительного наслаждения. Еще несколько размашистых, рваных движений и колючие искры метнулись по позвоночнику прямо в затылок. Последним рывком Велеслав почти рухнул на девушку, с глухим рычащим стоном. Изливаясь в нее затухающими толчками. С удивлением понимая, что только эти тонкие руки, что сейчас обнимают его спину, способны удержать его почище любых канатов. В этой жизни и не только.

[1]Разласка- так ласково называли человека, с которым завязывались серьёзные отношения.

Глава 36.

Настолько острым было наслаждение, что в глазах потемнело на несколько мгновений. Ослеп и оглох, себя потеряв этом мире. Но едва только разум вернулся, как перекатился на бок, чтоб весом своим немалым не давить на девушку. По телу растекалось невиданное удовлетворение и довольство жизнью: насовсем его теперь валорка, никуда не сбежит более. Так, она, словно услыхав, вместо того чтобы в объятьях его угреться, змейкой утекла с ложа, прихватив сбитое в ногах покрывало. Обернулась в него и к