Стажировка богини - Милисса Романец

— Они мне не друзья! — разозлилась Альфэй, а когда сообразила, что «посмотреть» — это предложение, вцепилась в Сибилла обеими руками: — Ты как-то можешь следить за нами?

— Могу, — улыбнулся он и потянул её в хорошо знакомую пещеру с огромной кроватью-облаком, на вид более тёмной и рыхлой, чем устилавшие дно пещеры синие предгрозовые кучевые облака, которые приятно пружинили под ногой и простреливали зарницами в тёмной глубине.

Пещера в прожилках золотоносной руды с прозрачными колоннами светящегося изнутри камня, которую Сибилл создал специально для неё. Его чертоги. Хорошее место, где Альфэй была счастлива.

— Нам придётся лечь так, чтобы касаться друг друга руками, — голос Сибилла стал ниже, выдавая его волнение.

Альфэй скептически хмыкнула, забираясь вслед за ним на кровать. Её тюремная роба, как и форма Сибилла, поплыли и сменились на привычные ханьфу.

— Эта техника похожа на осознанное сновидение. Просто доверься мне, — когда они легли на спину плечом к плечу, Сибилл повернул к ней голову.

— Я знаю, что всё это только иллюзия, и ты управляешь ею, словно сном, — дёрнула она плечом и закрыла глаза, стремясь избавиться от слишком пристального внимания и внезапной неловкости.

Хватало и того, что Сибилл держал её за руку и осторожно поглаживал большим пальцем.

— Будет немного сумбурно. Я ещё не слишком хорош в этом, — услышала Альфэй последнее предупреждение-напутствие.

* * *

В самых ранних воспоминаниях Гу Жонг прячется на прогулочной палубе как можно дальше от жилых отсеков космической станции. Вспышками сознания отложился тесный, грязный отсек, вонь горелой проводки, буянивший страшный мужчина, неподвижно лежащая женщина на полу, ощущение загнанности и безысходности. Те воспоминания, словно рама, обрамляют кровь и огонь.

Гу Жонг панически боится находиться в замкнутом пространстве. Его трясёт. Мысли путаются. Глаза наполняются слезами, нос влагой. Руки дрожат. Он задыхается. И, кажется, кричит.

Жаль, на прогулочной палубе не останешься навсегда. Холод и голод заставляют вернуться к жилым отсекам. Он долго скитается, попрошайничая и получая побои. В космопорту порой удаётся стащить немного еды, но чаще ему достаются объедки, которые ещё нужно отобрать у роботов-уборщиков или добыть из глубоких зёвов мусоропроводов.

Всё хорошо, пока над головой уходят бесконечно ввысь далёкие перекрытия, а пустынные переходы между отсеками свободны, в какую бы сторону он ни бежал.

Но стоит попасть в тесный отсек, тем более, если там темно, а воздух затхлый и тяжёлый, как Гу Жонг начинает паниковать и задыхается. Там опасно, и его легко поймать.

Этим всё и заканчивается. Жуткие голоса что-то требуют. Его толкают, куда-то тащат. А потом он надолго остаётся в тесной темноте один. Компанию ему составляют лишь мелкие зверьки, их тонкий писк и возня немного отрезвляют. Грызунов Гу Жонг не боится, люди куда страшнее.

Тюремный отсек — самое жуткое место из тех, что он знал. Там тесно, темно и много злых людей. Он с самого начала не верил в добро, надежда на лучшее тоже постепенно оставляет его. Жизнь в заключении учит, что никому нельзя доверять.

Гу Жонг часто попадает в тюремный отсек. Там же его находит собственный двойник, в глазах которого он видит свою смерть. Двойник нападает без объяснения причин. Гу Жонг сопротивляется, но силы слишком не равны. Остаётся только одно — использовать знание местности, и он заманивает двойника в мусорный отсек.

Смерть двойника омывает эйфорией, приносит знания, наполняет неведомой ранее силой. Так грязный, забрызганный кровью, он возносится на Небеса.

— Новоприбывший. Как тебя зовут? — спрашивает у него голос, который не вызывает тревоги или страха.

— Меня… — изначально у него не было имени, только прозвища «грызун», «отброс», «мелюзга» и другие, ещё менее привлекательные, но воспоминания дубля подсказывают: — Гу Жонг.

Словно имя всегда было его и только в это мгновение снисходит озарение. В памяти всплывают иероглифы и их значение, много разрозненных знаний и пониманий. Погребающий под собой шквал информации, который усилием воли с трудом удаётся запихнуть поглубже, чтобы позже вернуться к этому.

— Итак, запишем «Жоинг». Теперь ты бог, и имя должно быть соответствующим. Пока что никому его не говори. Представляйся: младший бог Жо или ученик Жо. Всё понял?

— Благодарю за наставления, привратник Небес, — воспоминания Гу Жонга подсказывают, как правильно и должно кланяться низкому мужчине, похожему на простого рабочего: уборщика или дезинфектора.

* * *

Из памяти двойника Гу Жонг узнаёт, что, убивая свои копии в альтернативных реальностях своего мира, можно здорово прокачаться, причём за довольно короткий промежуток времени. Впрочем, ему не светит в ближайшее время покинуть Небеса, чтобы закончить начатое дублем.

В своей прошлой жизни он и не подозревал о том, что, самосовершенствуясь, можно вознестись и стать самым настоящим богом. Да и в богов он тогда не верил. Горькая правда заключается в том, что не у всех есть врождённый талант, знания, собранные поколениями предков, или возможность всю свою жизнь посвятить самосовершенствованию. Зато мало кто откажется от силы бога.

Убийство своих дублей карается ссылкой в изолированный мир-тюрьму, в котором каждый житель — перекачанный силой преступник. Попасть туда — один из самых больших страхов Гу Жонга, и в этом собственный страх перекликается со страхом погибшего двойника. Так что ему остаётся только радоваться, что Небеса закрыты от преследования и не выдают уже вознёсшихся богов кому бы то ни было.

* * *

Гу Жонг сам напросился в компанию стажёра Е. Он понимал, что им никогда не стать друзьями, да и не стремился к подобным отношениям. В основном Гу Жонг выполнял мелкие поручения и был полезен, чтобы его считали «своим» и не издевались над ним. Приносил, что просят, следил, за кем скажут.

Ему часто приходилось присматривать за стажёркой А, которая была вздорной и заносчивой. Во время божественной стажировки он почти поселился у её павильона, боясь пропустить появление богини. Гу Жонг не задумывался о планах своего покровителя насчёт стажёрки А, да и ему было плевать. Лишь бы стажёр Е с друзьями издевался над кем-нибудь другим, а не над ним самим.

Всё только наладилось. Гу Жонг перестал постоянно ждать брани, оскорблений, тычков, побоев и измывательств.

* * *

Новое заключение оказывается ещё более жутким. На этот раз нет ни одного обзорного