Горячая штучка - Люси Вайн
КАКОГО ХРЕНА? Ооооох. Черт, этого я не ожидала.
Он продолжает говорить так же быстро.
— Вчера я ужинал с Кэндис и Питером, они такие милые, он так нежен с ней, и Кэндис все время повторяет: «Алан, ты должен вернуться к жизни!»
На секунду он кажется задумчивым.
— Мне кажется, я должен вернуться к жизни, Ленни.
Вернуться к жизни? Куда? Он не выбирается дальше супермаркета «Waitrose» на железнодорожной станции, куда еженедельно ходит «за большими покупками». Что, черт побери, это значит, и кто говорит ему подобные вещи? Я совсем не знакома с Кэндис и Питером. Они переехали в дом по соседству в прошлом году, сразу после маминой смерти, и я слышала о них от папы, а также находила на его кухне кучу ужасных пирогов. И сейчас по возвращении домой нас ожидают похожие на плесень банан и хлеб из кабачков. Я даже не знаю этих людей, и вдруг они вмешиваются в нашу жизнь. Говорят папе, что ему нужно «вернуться к жизни», словно он — персонаж бездарной дурацкой книжки. Мне кажется, что надвигается гроза, и мне прямо сейчас хочется поскандалить с Кэндис. Кто она такая, чтобы говорить подобные вещи моему отцу? Говорить, чтобы он вернулся к жизни? Папе больше никто не нужен. Я присматриваю за ним, разве не так? Я делаю для него все. Выслушиваю его жалобы о том, что растения растут не так, как должны были бы расти, ежедневно звоню ему, каждую неделю приезжаю. Я даю ему все, в чем он нуждается. За исключением очевидного — я не сплю с ним. Но, разумеется, ему не нужен секс, потому что это отвратительно. Господи Иисусе, если бы мне в шестидесятилетием возрасте все еще хотелось заниматься сексом, я покончила бы жизнь самоубийством. Неудивительно, что мама предпочла умереть, раз папа настаивал на том, чтобы она занималась с ним сексом.
Ясно, что я ничего не отвечаю. Только медленно киваю.
Он смотрит на меня, как побитый щенок, ожидая, что я что-нибудь скажу.
— Ладно, я поняла, — произношу я, хотя не поняла и никогда не пойму.
Он продолжает.
— Кэндис говорит, что я могу назначить свидание по Интернету или сходить в клуб одиноких сердец. Как ты думаешь, Ленни? Прошло тридцать пят лет с тех пор, как я был холостяком. Я представления не имею, как это делается.
Я тоже.
— Ты поможешь мне, Ленни?
Он явно страдает, и ему стыдно.
Я вздыхаю.
— Конечно, помогу, папа. Но может быть, немного преждевременно обращаться в клуб одиноких сердец?
Кажется, он испытывает облегчение.
— Да, да, я думал, что это не подойдет. Но как же теперь люди знакомятся? Твоя бабушка устроила мою свадьбу, потому что твоя мама была «приличной» и это был единственной критерий.
Мама не была приличной, это чушь.
Хмм. Как донести до папы, что люди теперь не общаются в реальной жизни и что больше нет приличных людей? Что даже знакомство через сайт в наши дни кажется чем-то ностальгическим. Я определенно не стану устанавливать папе приложение для знакомств…
Он выжидающе смотрит на меня.
— Ну… — начинаю я. — Раньше обычно ходили в бар и завязывали с кем-нибудь разговор, но теперь это практически музейная редкость.
Папа выпрямляет спину.
— Мы можем пойти в бар? — возбужденно спрашивает он дрожащим голосом. — Мы можем пойти в коктейль-бар? — тут же шепчет он.
Мысленно я рисую картинку, на которой мой полный папа пытается взобраться на табурет.
Никак невозможно.
— О, хм…
— Прошу тебя, Ленни. Пожалуйста, можем мы пойти в коктейль-бар? Я за всю жизнь там ни разу не был, но иногда об этом говорят в Соседях, и мне кажется, там очень здорово. Пожалуйста! Пойдем на мой день рождения?
Нет. Возможно. Через пару недель у папы шестидесятилетие, а я ничего не запланировала. Я все спрашиваю Джен, вернется ли она к этому времени домой из Лос-Анджелеса, а она все говорит мне, что я должна жить полной жизнью.
Папа снова смотрит на меня, он практически трясется от возбуждения.
Хорошо. Я принимаю решение.
— Да, конечно, пойдем, папа! — Я встаю, указывая пальцем в небо, и разгоняю стайку голубей, которые громко кричат в знак протеста. — Конечно, мы можем пойти в коктейль-бар, и я помогу тебе найти подружку и буду очень рада этому. Рада.
Он тоже встает, повторяя мою триумфальную позу.
— О, спасибо тебе, Ленни! Я взволнован! Теперь пойдем домой и посмотрим одну из моих мыльных опер. Не беспокойся, они у меня записаны.
Он снова садится и берет свою сумку.
— Подержи, только сначала я покормлю голубей.
Вернувшись домой к папе, мы сидим на диване и ждем видеозвонок от Джен. Для папы это самый любимый момент моего визита. Он очень любит Джен и свою внучку Милли, но на самом деле не это его так волнует. Его волнует видеозвонок. Он наслаждается новизной. Он не может сдержать радости, видя крошечное личико на крошечном экране. Целый час после звонка он будет говорить о своих переживаниях и о том, как это умно. Раздается звонок, и появляется личико Милли. Она кричит от ужаса при виде папиного лица, которое слишком близко, волоски, торчащие из его носа, почти касаются экрана. Не забыть потом протереть телефон.
Милли шесть лет (скоро семь, обычно говорит она мне) (через полгода), и если Сиара, дочка Софи — самый послушный ребенок в мире, то Милли — самый непослушный. Она еще только в первом классе, но уже постоянно бедокурит в школе. Она — невероятная спорщица и повсюду проявляет свой вспыльчивый нрав. Больше всего она любит покричать в супермаркете «Whole Foods», поскольку проходы там довольно широкие для того, чтобы помахать кулаками, а акустика вполне пригодна для того, чтобы повизжать. Нужно, чтобы ее было слышно от овощного отдела до отдела спиртного, иначе истерика пропадет понапрасну.
Она ужасна, но она самый веселый и сообразительный ребенок из всех, кого я когда-либо встречала. На самом деле она входит в первую пятерку моих любимых людей на всей планете (Долли Партон[23] занимает четвертое место) (Папа обошел ее в тот день, когда написал песню не хуже «Djolene»[24].)
Папа отодвигается чуть дальше от телефона, широко улыбаясь внучке. Она
