Убежище - Джейн Генри

Харпер идет на кухню, чтобы взять что-то перекусить, а я набираю Арию.

— Алекс. Я немного покопался. Не сердись.

— Разговоры, начатые таким образом, ничем хорошим не заканчиваются, — говорю я. — Что там?

— Помнишь, как я говорила, что семья Харпер казалась… странной? Словно мираж? Как будто у них был какой-то фильтр?

Я не хочу это слышать. Что бы она ни собиралась сказать, я не хочу это знать, и все же понимаю, что должен.

Зажимаю переносицу и выдыхаю.

— Да. Тебе удалось пройти через этот фильтр?

На другом конце линии слышу, как она сглатывает.

— Удалось, да. Что ты знаешь о Харпер? Что она тебе рассказывала?

Я знаю, что родители использовали ее, чтобы зарабатывать деньги. Я знаю, что ей не позволяли поступить в колледж или делать то, что могут делать обычные девушки ее возраста. Я знаю, что ее изнасиловали и она не знает, кто это сделал.

— Немного. Говори.

— Я была сегодня на приеме у гинеколога. Теперь хожу туда каждую неделю. И ты знаешь, как работает мой разум, Алекс. Знаешь, что я вижу коды, цифры и закономерности.

— Да.

Потому что я такой же.

Волосы на затылке начинают вставать дыбом. Я понимаю, что она собирается сказать что-то важное.

— Я заметила кодовые слова для тестов, которые брали, и вспомнила, что встретила похожие, когда проверяла данные о Харпер, но тогда не придавала им значения, потому что они ни к чему не вели. Поэтому копнула глубже. Я потратила на это весь день. Черт возьми, я не хочу, чтобы тебя обвели вокруг пальца. Я им не доверяю.

Мой голос звучит отстраненно. Пусто.

— Что ты нашла?

Она делает вдох.

— Не убивай гонца.

— Черт возьми, Ария, если ты не...

— У нее есть ребенок, Алекс. Харпер — мать. В те моменты, когда она сбегала из дома? Похоже, что она отправлялась к своему ребенку. В те моменты, когда ее обвиняли в краже денег у родителей? Готова поспорить, что она отдавала их опекунам, приемным родителям или кем бы они ни были.

Ребенок. У нее есть ребенок.

— Мне нужно идти.

— Алекс, будь с ней помягче. Пожалуйста. Я никогда не прощу себе, если...

Сбрасываю, швыряя телефон об стол. Он разбивается и падает на пол.

У Харпер есть ребенок.

Что еще я о ней не знаю?

Я готовлю простые сэндвичи, когда поднимаю взгляд и вижу, как Алекс стоит в дверях, скрестив руки на груди.

Что-то не так. Ощутимое напряжение, почти ярость, поднимается между нами, словно пар.

— Что случилось?

Он отталкивается от дверного косяка и подходит ко мне, его глаза пылают.

— Ты солгала мне.

О, Боже. Он знает? Как он узнал?

— О чем ты говоришь? — голос звучит странно отстраненно. Холодно. В ушах начинает звенеть.

Позорище.

Шлюха.

Мне одновременно жарко и холодно. Я застываю в этом моменте ужаса, презирая себя за то, что вообще думала, что могла полюбить его. Презирая его за то, что притворялся, будто ему не все равно. Низкое гудение заполняет мои уши, словно рой сотни пчел, пока он продолжает, обрушивая на меня обвинения.

— Вот почему ты сбежала, да? Ты сбежала, потому что скрывалась от всех.

Что? Он слишком близко, настолько, что я могла бы дотянуться и коснуться его. Мне некуда отступить.

— Алекс, — голос хриплый и дрожащий. Ненавижу себя за это. — Я не… ты не можешь⁠...

— Ты родила ребенка и не сказала мне.

Шлюха.

Позорище.

Потаскуха.

Я действую инстинктивно, не осознавая до последнего момента, что делаю. Гнев и чувство несправедливости кипят в груди. Злость бурлит под кожей, вырываясь наружу, и на мгновение обретаю облегчение, когда резко даю ему пощечину.

Он отшатывается, выглядя так же ошеломленно, как и я.

— Я тебя ненавижу, — говорю, выплескивая эмоции, которые наконец заставляют пролиться слезам.

Когда он тянется ко мне, я вздрагиваю, но он лишь хватает за руки. Сжав их в железной хватке, поднимает меня в воздух и обвивает руками. Я открываю рот, чтобы рассказать ему все, и защитить себя. Но не могу. Слишком зла, слишком подавлена.

Не знаю, куда он меня тащит, но я выросла в мафии, и если его семья хоть в чем-то похожа на мою, то только что совершила смертный грех.

Я хочу рассказать ему все, но это значило бы положиться на его милость. Хочу кричать, злиться и ранить его, но это лишь усугубит мою боль.

Он держит меня на весу, мои руки прижаты к талии, и когда доходит до кровати, то бросает на нее. Я отскакиваю и быстро отползаю к изголовью подальше от него.

— Ты больше никогда не поднимешь на меня руку, — говорит он, с трудом сдерживая свой гнев.

— Тогда перестань меня обвинять, — огрызаюсь я. — Давай. Ударь меня. Такой опасный, вдвое больше меня, с силой в одном пальце, которой у меня нет во всем теле. Впечатляет.

В его глазах мелькает злость.

— Я сказала тебе правду. Я рассказала, что произошло со мной. И собиралась рассказать о своей дочери, когда придет время. Когда буду готова. Потому что никто не знает о ней, Александр, и если это обеспечивает ее безопасность, я стремлюсь к тому, чтобы так и было. Мы едва знаем друг друга.

— Правда? — бросает он, направляясь к шкафчику сбоку. Откручивает крышку бутылки и пьет прямо из горла. — Ну давай, принцесса, рассказывай.

Сжимаю покрывало.

— Я говорила, что меня изнасиловали. Один раз. Я не знаю, кто это был. Меня накачали наркотиками. Я проснулась вся в синяках, с болью, и смутными воспоминаниями о том, как кричала «нет». Мне некуда было идти. Некому было рассказать, — мой голос дрожит. — Недели через две поняла, что у меня задержка. Я была молода и наивна, не знала, что делать. У меня не было друзей, и я не доверяла своей семье. Я скрывала беременность, пока это было возможно.

Он садится на стул напротив меня, все еще держа бутылку в руке, но молчит.

Прочищаю горло и продолжаю: — Я уже говорила, что мой отец обвинил меня в том, что произошло. Если бы рассказала о беременности, он бы меня