Горячая штучка - Люси Вайн
Папа кладет на стол нераспечатанные открытки и подарки, а я слегка пододвигаю их, чтобы освободить место для «гусеницы». Я узнаю почерк тети Сюзи и медиума Шэрон, а еще нас дожидаются открытки от Джен и Милли. Папа задувает свечи, а я соответствующим образом подбадриваю его, а потом смотрю на часы на стене. Мы сказали Джен, что позвоним ей в это время, и она будет сердиться, если мы опоздаем (к ней это не относится, когда она опаздывает, это нормально). Она отвечает после первого гудка, и я размахиваю рукой, поднимая повыше телефон, на экране которого — ее лицо, чтобы Джен смогла увидеть ничем не примечательный стол и убранство комнаты.
— Прекрати, меня от этого укачивает, — резко произносит она. — Поставь меня на каминную полку. Оттуда мне все будет видно.
Я ставлю ее поровнее, уперев в фарфоровую статуэтку с ярко выраженной расовой принадлежностью и, хлопая в ладоши, кричу без всякой надобности: «Пора открывать подарки!» Папа гордо оглядывает стол, на котором лежат доказательства его скромной популярности.
— Я рада, что моя открытка дошла. Проклятая международная почта, — фыркает Джен, глядя на нас с высоты. Я смеюсь, отсюда она кажется довольной, представляю, как она радуется, глядя на нас буквально сверху вниз.
— Не ругайся, мамочка, — говорит возмущенная Милли, которая только что подошла и теперь всматривается в нас через телефон. — С днем рождения, дедушка. Надеюсь, ты проживешь хотя бы еще один год, — очень серьезно говорит она.
— О, привет, дорогая! — радостно отвечает папа. — Я открою твою открытку первой, можно? — говорит он, уже разрывая конверт.
Милли смастерила подарок своими руками, это красивый и замысловатый рисунок, где папа сидит в лодке, плывущей по морю. Рисунок на самом деле очень хорош. Когда они жили здесь, мы довольно часто рисовали вместе. Милли действительно талантлива, намного талантливее, чем я в ее возрасте. У меня замирает сердце, я скучаю по ней.
— Чудесно! — восклицает папа, любуясь тщательной прорисовкой изогнутых бровей. — Ты все нарисовала сама?
Милли кивает.
— Да, дедушка. Я коплю на настоящую лодку, чтобы подарить ее тебе на следующий день рождения, потому что скоро ты станешь таким старым, что нам придется отправить тебя в море, чтобы ты там умер. Мамочка говорит, что мы не можем позволить себе оставить тебя дома.
— Мы можем себе это позволить, — говорит Джен. — Просто мы не хотим сорить деньгами.
Папа сдерживает смех, беря со стола открытку и показывая ее Джен, затем он разрывает конверт. Он читает то, что написано на лицевой стороне открытки: «Поздравляю с днем рождения того, кто мне вместо отца».
Я фыркаю.
— Довольно забавно, — бросаю я в сторону Джен, которая в ответ, прищурившись, смотрит на меня.
— Что здесь забавного?
— Ничего, Джен, извини.
Папа как будто доволен.
— Ах, спасибо тебе, любимая, ты добрая девочка, Дженни.
Он просматривает остальные написанные из вежливости открытки — все они украшены фотографиями с вазелиновыми блестками (среди них — одна возмутительно богохульная открытка от тети Сюзи, которая год назад случайно купила партию современных гадальных карт — должно быть, вы видели совершенно неподходящую открытку с соболезнованиями, которую она прислала на мамины похороны). Папа восторженно восклицает, рассматривая подаренные ему носки и книги, а Милли обеспечивает музыкальное сопровождение нашего праздника, распевая песню о пенисах, выученную на этой неделе в школе. Живущие рядом Кэндис и Питер купили для папы действительно красивые карманные часы. Это так любезно с их стороны. Папа, кажется, весьма заинтригован, он восхищенно рассматривает их со всех сторон, прикладывая к карману пиджака. В тот же самый момент он внезапно вздергивает бровь, гель осыпается, и он вдруг становится очень похожим на белого кролика из Алисы в Стране чудес. Я сдерживаю ухмылку.
С каминной полки Джен говорит, что ей скучно, и бросает взгляд на папу.
— Не могу поверить, что ты идешь в коктейль-бар, — снова фыркает она. — Ты понимаешь, что делаешь из себя дурака? Даже Элли слишком стара для того, чтобы пить коктейль.
— Я не стара! — говорю я. — Мне еще нет и тридцати!
— Осталось немного, — фыркает она.
Я бросаю взгляд на папу, он, кажется, встревожен.
Я хочу успокоить его, сказать, что все будет прекрасно. Потому что, скорее всего, так оно и будет. Возможно, мы даже не будем садиться за столик, и через десять минут он согласится, что ему не нравится шум, или поймет, почему напитки подают в вазочках для варенья, и тогда мы сможем уйти. Мы пойдем в местный бар, где за весь вечер он выпьет полпинты шанди[49], и попытаемся не говорить о Летчи Артуре, который каждый вечер заглядывает в этот бар. Я могла бы даже в последнюю минуту разослать SMS его друзьям, и, надеюсь, они пришли бы в бар, чтобы как следует отпраздновать с ним день рождения.
— Ты в порядке? — тихо говорю я, ласково похлопывая его по руке.
— Да, — говорит он, с внезапной решительностью беря мою ладонь. — Правда, Элли, я хочу провести свой день рождения с моей красавицей доченькой и попробовать что-нибудь новое. Если ты не слишком стесняешься меня — а я не стану винить тебя, если это так, — сегодня вечером я хочу быть шестидесятилетним юнцом.
Улыбнувшись, я протягиваю руку, чтобы обнять его.
— Отлично, тогда, если дело не в баре, что же тебя беспокоит? — спрашиваю я, но он качает головой и рассеянно улыбается, забавляясь со своими новыми карманными часами.
Милли подает голос из телефона.
— А меня кое-что беспокоит, — говорит она, начиная загибать пальцы: — Что я утону, утону в собственной крови, что меня съест крокодил, что меня в школе укусит Финли, что я никогда больше не увижу Элли, потому что ее сожрут кошки, а еще глобальное потепление, месячные, пилюля, что значит «девственный»…
— О боже, — в отчаянии прерываю ее я. — Я люблю собак! У меня даже нет ни одной кошки!
— Пока нет, — бормочет Джен.
— Ладно, думаю, мы лучше пойдем, — говорю я, вставая и подходя к телефону.
— Постой, мне нужно тебя кое о чем спросить, Элли, — говорит Милли, в голосе которой слышится паника.
Наверняка это уже не о месячных.
