Брат моего парня (СИ) - Вашингтон Виктория Washincton

— Я отнесу тебя к себе, — сказал он тихо, даже не спрашивая. Тон был таким, как если бы он наконец позволил себе сказать то, что хотел давно.

Мой стук сердца чувствовался через его грудь… или это билось его, я уже не различала.

Ночь обдала кожу туманным холодом, но жар его тела делал меня почти нечувствительной к этому. Он шёл быстро, уверенно, будто боялся, что если замедлится — я одумаюсь. А я… я не хотела одумываться. Я впервые за долгое время не хотела ничего контролировать.

Когда до дома оставалось несколько шагов, он остановился. Придержал меня на руках чуть крепче, чем нужно. Вздохнул — тяжело, будто из последних сил удерживал себя от того, чтобы прижать меня к стене прямо здесь, под открытым небом.

— Последний шанс сказать «нет», — выдохнул он, глядя мне в глаза. — Я должен его дать.

Его голос дрожал от наката желания, которое он не мог больше прятать.

Я провела пальцами по его щеке, по линии его губ. И покачала головой.

— Поздно.

Его дыхание сорвалось.

Он вошёл в дом быстро, почти беззвучно. Коридор поглотил нас мягким полумраком. Дверь за спиной закрылась — тихо, но как щелчок капкана, отрезавший всё внешнее.

Я знала, что сейчас здесь никого нет. Хотя, казалось, что даже если бы кто-то был, меня бы это не остановило.

Коул поставил меня на ноги только в своей комнате, но не отпустил — его ладони остались на моей талии, будто боялся, что я исчезну, если он разожмёт пальцы.

Тепло его рук скользнуло выше. Он накрыл моё лицо ладонями, поцеловал — жадно, голодно, так, будто собирался выпить воздух из моей груди.

И между этим поцелуем, его дыханием, моими пальцами на его шее стало ясно: назад дороги нет.

Его ладони обхватывали моё лицо, затем спускались к шее, к плечам, к талии — каждое движение становилось глубже, настойчивее, увереннее. Я чувствовала, как он дрожит, будто от того, что слишком долго держал себя в руках.

Его губы скользили по моим, потом ниже — к подбородку, к шее, и от этих поцелуев у меня подкашивались ноги.

— Коул… — выдохнула я, не узнавая свой голос. Тихий, сорванный, будто принадлежал не мне.

Он остановился на секунду, только чтобы посмотреть на меня. Взгляд был тёмным, глубоким — почти болезненным от желания.

— Я думал, ты будешь отталкивать, — признался он. — А ты притягиваешь.

— Я сама не знаю, что со мной… — прошептала я.

— Я знаю. — Он наклонился к моему уху, и от его дыхания у меня по спине пробежал жар. — Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя.

Я хотела возразить — по привычке, по инерции, ради защиты, которой уже не существовало. Но мои пальцы сами нашли его затылок, погрузились в волосы, притянули ближе.

Это было ответом. Единственным, который имел смысл.

Он поймал моё запястье, провёл мою ладонь к своей груди — там, где сердце билось резко, сильно, неровно.

Я чувствовала. И его пульс, и свой. Они били в одном ритме, сбиваясь, догоняя друг друга, как два зверя.

Даже не помню, когда мы оказались без верхней одежды.

Он взял меня за бедра и поднял, так что я оказалась на уровне его губ. Мои ноги сами обвили его талию — тело знало лучше, чем разум, куда ему двигаться. Коул крепко удерживал меня, словно я была в его руках чем-то невероятно ценным, хрупким — и необходимым.

Мы рухнули на кровать.

Матрас поддался, и он оказался сверху — горячий, тяжёлый, реальный. Его ладонь легла рядом с моим лицом, другая медленно скользнула по моим рёбрам, поднимая волну мурашек до самого горла.

— Рэн… я не смогу быть сдержанным, — сказал он низко, почти шёпотом. — Я слишком долго этого хотел.

У меня внутри что-то дрогнуло — не страх, а еще более сильная волна возбуждения.

— Я не хочу сдержанности, — ответила я. — Я хочу тебя.

Он закрыл глаза на секунду — будто от этих слов у него сорвался последний замок. Когда он открыл их опять, в зрачках не осталось ничего, кроме зверского желания.

Его руки легли на мои бёдра, пальцы впились чуть сильнее, чем нужно, но это была приятная боль. Моё тело выгнулось ему навстречу.

Коул наклонился, провёл губами по линии моего горла — не мягко, а так, словно проверял, где моё тело отзывается сильнее. Нашёл точку под ключицей, задержался там чуть дольше, чем нужно. Его пальцы прошли по моей талии уверенно, почти требовательно, повторяя изгибы, будто хотел запомнить каждую линию.

Его пальцы скользнули к подолу моей одежды резким, уверенным движением — как будто он отбрасывал последнее, что стояло между нами.

Он стянул ткань с меня быстрым движение— смесь нетерпения и осторожности. Моя кожа вздрогнула от прикосновения прохладного воздуха, и в тот же миг его ладони закрыли этот холод, горячие, сильные, слишком уверенные.

— Красивая… — выдохнул он так тихо, что я почувствовала слова скорее кожей, чем ушами.

Коул наклонился и поцеловал грудь — коротко, горячо, будто отмечал каждую часть, до которой добрался. Его губы двигались по коже в медленных, уверенных ударах, а пальцы — напротив — работали чуть неровно, выдавая, насколько он возбужден.

Он потянулся к собственной футболке, ухватился за край… и стянул её через голову одним резким, злым движением, будто она мешала ему дышать. Я задержала дыхание, когда увидела, как напряглись мышцы его плеч, как дрогнули линии живота — он был красив в этой небрежной, живой ярости.

— Нравится? — бросил он с полуусмешкой, но голос всё ещё дрожал.

— Возможно, — прошептала я.

После этого ответа он снял с себя штаны и боксеры. У меня полностью перехватило дыхание и я не сдержавшись закусила губу, ощущая как между ног свело еще сильнее. Я видела, что он наблюдает и наслаждается этой реакцией,

Его руки снова нашли мою талию — крепко, уверенно, будто он держал меня за что-то большее, чем тело. Он провёл ладонью вверх, поднимая оставшуюся ткань медленно, будто нарочно замедляя движение, чтобы я чувствовала каждый сантиметр.

Он смотрел мне в глаза, пока снимал остатки одежды, и в этом взгляде было всё: опасность, желание, признание, против которого он слишком долго боролся.

Все происходящее ощущалось так сильно, что я путалась.

Я была слишком мокрая, когда ощутила его член между своих ног. Но даже не думала смущаться этого. Наоборот наслаждалась тем, каким зверским огнем загорелись его глаза, когда он это почувствовал.

Когда Коул вошел в меня мой мир будто бы разрушился.

Его тело двигалось так уверенно, будто знал, как именно я чувствую и хочу. Каждый его выдох, каждый нажим, каждое движение — грубое и сильное — проходил сквозь меня волной, заставляя терять ориентацию в собственных ощущениях.

Коул не был сдержанным. Он был горячим, резким, требовательным.

Его движения были глубокими и полностью завладевающими, но в них ощущалась странная, почти бережная осознанность — как будто он подстраивался под меня, под моё дыхание, под моё тело, под мои дрожащие реакции.

Я чувствовала каждую его вспышку желания так сильно, что у меня перехватывало горло. В комнате стоял звук наших дыханий — сбивчивых, рвущихся.

Его пальцы впились мне в бедро так, будто он держался за меня, чтобы не потерять контроль полностью. И в этот момент меня затопило понимание: никто раньше не вызывал во мне такого отклика. Никто. Никогда.

Никто не заставлял моё тело отвечать так быстро, так отчаянно, так честно.

С Коулом это не было просто частью процесса — это было стиранием границ. Его движения внутри меня отзывались не только физически — они будто вырывали наружу что-то давно скрытое, что-то слишком живое.

Он смотрел мне в глаза, пока ритм становился быстрее, глубже, тяжелей. Взгляд не отпускал, не позволял спрятаться. И в этом взгляде было столько желания, что мне казалось — он прожигает кожу.

— Рэн… — выдохнул он, голос сорвался. — Ты… с ума меня сводишь…

Я хотела что-то ответить, но из груди вышел только тихий, сорванный звук — настолько сильной стала волна удовольствия, накатывающая от каждого его движения. Моё тело буквально откликалось ему, настраивалось под его ритм, тянулось навстречу, будто оно без меня знало, как именно должно быть.