Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

Губы Каллена приоткрылись:

— Ты пыталась использовать магию?

Я кивнула, не понимая, почему он так тревожится.

— Чёрт, — мягко сказал он. Он опустил руку со спинки, наклонился вперёд, упершись локтями в колени. — Я даже не подумал… Ты не знаешь про Солнечных стражей? Или про холодное железо?

— Я… нет?

— Холоднокованое железо — анафема для магии фейри. Оно вытягивает из нас силу, если мы касаемся его или пытаемся колдовать против него. Те были Солнечными стражами, самым элитным отрядом Дома Света, — и внутренний слой их доспехов из железа.

Вот почему он не разорвал их Пустотой.

— Я не знала.

В Тамблдауне самые ревностные верующие вешали на сараи подковы, чтобы отвадить фейри-озорников, ворующих скот, — я никогда не задумывалась. Казалось пустым суеверием, а, выходит, в нём была доля правды.

— Железо используют и для уз. — Голос Каллена стал жёстче. — Им сковывают пленников, глуша их дар и усиливая страдания. Оно жжёт кожу, поэтому стражи покрывают железо золотом — чтобы смягчить эффект. Пока они в таком доспехе, они не могут творить магию, но для сильных бойцов это преимущество: принуждает держать бой на уровне стали и плоти. Сеть, что он бросил в меня, тоже была железной — её используют, когда ожидают, что фейри Пустоты уйдёт в тень.

Теперь я понимала, почему магию творил солдат в коже — и почему запястья узников всегда выглядят содранными под кандалами.

— Должна была догадаться, — раздражённо сказала я на собственную слепоту. Я ведь ни разу не спрашивала, как держат под контролем фейри с такой страшной силой.

— Нет, это я должен был сказать тебе. — В его тоне сквозило самоуничижение. — Я даже не подумал… и ты пострадала.

— Ты не знал.

— Теперь знаю. — Он посмотрел прямо, без обиняков: — Позволь мне тренировать тебя, Кенна. Научить выживать здесь, внизу.

Уроки войны от бывшей Мести Короля. Мысль пугала, и самолюбие ёкнуло — сколько же изъянов он отыщет в моих приёмах. Но если кто и мог научить выживанию, так это Каллен — тот, кто веками лавировал рядом с Осриком, замышляя против него.

Я кивнула.

Обычно его мимика была едва заметной, но за последние дни что-то изменилось — либо я стала читать его лучше, либо он меньше прятал чувства рядом со мной. Облегчение скользнуло по его лицу совершенно отчётливо.

— Хорошо. Хочу встречаться с тобой каждую ночь на спарринги.

— Каждую ночь? — у меня взлетели брови. — У тебя что, нет дел поважнее?

— Нет.

Сохранить мне жизнь, чтобы я выбрала Гектора, — наверняка в верхних строках его списка. Я вздохнула, потирая лоб. Головная боль ушла после ванны и чая, но снова получать по рёбрам не хотелось.

— Ладно. Где?

— Между нашими домами есть тренировочная зала. Завтра ночью зайду за тобой.

— Не собираешься махать мечом прямо сегодня?

Он покачал головой:

— Тебе нужен отдых. Но я всё же объясню про железо — и выясню, чего ещё тебе не хватает из того, что должен знать любой фейри.

Он рассказал, что подавление магии железом требует прямого контакта — кожей или самой силой, — так что любой, кто носит железо (кандалы или доспех, опоясывающий внутренний «колодец» силы), будет под гнётом железа неизбежно. Если колдовать против того, кто в железе, как попыталась я сегодня, результат разный. Если бы тот страж был без шлема, и я попыталась бы разжижить ему мозг на расстоянии, моя сила, скорее всего, не пропала бы. Так Осрик мог пытать узников галлюцинациями: магия Иллюзий бьёт по разуму и не «растекается» по телу, чтобы столкнуться с кандалами.

Что до других казней, свидетелем которых я была: у Роланда свет собирался в такую тонкую точку, что сила сохранялась; когда Ориана разрывала узника лозами, она не подпускала растения к железу на его запястьях. А вот Друстан и Гектор оба на миг теряли магию в ночь первого государственного ужина. Огонь почти невозможно удержать в строгих границах, и Друстан выбрал быструю смерть для асраи — милость, которая, как я теперь понимала, далась ему ценой собственной силы. Так же и Гектор: когда он располосовал фейри тёмными дырами, вырезанными в воздухе, его магия встретилась с железом в ту секунду, когда жертву втянуло внутрь.

— Выходит, у Крови и Иллюзий преимущество, если на ком-то нет шлема, — заметила я. — Они могут бить прямо в мозг.

— Да. Но только если атакующий достаточно обучен. Во время стресса магия любит расплёскиваться и становиться грязной.

— Почему же два дома имеют такой перекос?

— Почему фейри Пустоты слабее всего в полдень, а фейри Света — в полночь? — Он качнул ладонью из стороны в сторону. — В Мистее всё держится на равновесии.

— Как и то, что я не слышу твоего пульса, когда ты становишься тенью.

— Не слышишь? — Он приподнял бровь, и, когда я скривилась, усмехнулся: — Слабости лучше не выдавать направо и налево.

— Кроме тебя, конечно.

В глазу сверкнул лукавый огонёк:

— Я стараюсь быть исключением из всех правил.

Разговор о битвах привёл к ревизии моего арсенала, и мне пришлось признать: я не умею обращаться ни с одним из оружий на стенах внизу. Я рассказала больше о своей связи с Кайдо, и Каллен сказал, что ходят слухи о других подобных артефактах. Когда Осколки взорвали мир магией, часть её впиталась не в тела фейри, а застряла в деревьях и камнях — и со временем эти залежи обрели форму и разум.

Я задумалась, не зародилось ли сознание кинжала в жиле руды. Кайдо не ответил. Понять, помнит ли он собственное происхождение, было невозможно.

Зато теперь было ясно, почему он смолк и обессилел, когда я ударила по железу. Он — магия. Чистая магия, упавшая со звёзд. Он стал частью меня — и железо украло эту силу, как и всё остальное.

Каллен, похоже, с удовольствием играл наставника. Он был терпелив и разбирал каждую тему дотошно.

— Магия не бесконечна, — сказал он, и руки его двигались легко, будто рисуя в воздухе, — от переиспользования истощается, хоть и восстанавливается сама.

— Это я знаю, — ответила я, смущённо заправляя влажную прядь за ухо. Как всегда, волосы не желали слушаться, пружинили наружу. — Меня ослабило в тронном зале.

Его взгляд скользнул за моим движением:

— Со временем станет легче. Но убивать магией всегда тяжелее, чем делать что-либо ещё.

— Почему?

— Если бы это было просто, что помешало бы такому, как Друстан, выжечь весь строй врагов? Магия сама держит себя в узде так, как мы до конца не понимаем. — Его взгляд потемнел. — У некоторых выносливость при убийстве выше. Роланд был печально известен: казнил без передышки. А Осрик…

Я видела, на что он способен. Так бывает, когда безграничная жестокость встречает сырую мощь.

Глаза Каллена померкли, устремились куда-то сквозь комнату.

— Во время первой гражданской войны Осрик соткал больше иллюзий, чем кто-либо считал возможным. Заставлял врагов бежать на клинки или сводил с ума, пока они не убивали себя. И продолжал это год за годом. Века казней — где захочет и когда захочет.

— Его сила никогда не иссякала?

— Уверен, иссякала. Но никто не мог сказать, когда — он любил вынуждать других убивать за него. Конца не было.

Лицо Каллена стало неподвижным. Будто озеро схватилось льдом. Будто на глазах умирала редкая вещь.

Я знала лишь крошечную часть того, что пережил он, и всё же не могла представить века рядом с Осриком.

— Каллен, — прошептала я и коснулась его руки.

Он медленно моргнул; тёмные ресницы прикрыли глаза с тенью вечной усталости. Когда он в последний раз чувствовал себя спокойно?

Возможно, никогда.

— Я бы убила Осрика снова, если б могла, — сказала я. — Убила бы хуже.

Слова вырвали его из оцепенения. Он взглянул боком, уголок губ едва тронуло:

— Ты сделала достаточно. Смерть была хорошей.

Была ли? Я видела, как горло Осрика расползается под моим клинком. Его рваный визг, озеро крови под ним, страх в лиловых глазах, пока я перечисляла, за кого мщу: за Аню, за Мистей… за себя.