Послушный до дрожи - Анна Кота
Он заставил себя смотреть, по коду дома отворачиваться нельзя, но глаза всё равно спотыкались: на её полуобнаженном теле, на их с Марленом объятьях и поцелуях.
К лицу поднимался жар смущения.
Он ещё чувствовал полосы от наказания на коже — не боль, аструктуру, которую оно оставило.
И сейчас, видя сцену, он понял: это было не просто приглашение.
Это проверка того, чему он должен был научиться — не путать свои импульсы с её волей, держать отклик под контролем, не теряя живого огня.Айвена стояла вплотную к Марлену. Пеньюар почти ничего не скрывал: каждая линия груди и изгиб бёдер были видны отчётливо через полупрозрачную ткань. Волосы спадали на плечи, ленты ткани дрожали при каждом движении.
Марлен держался ровно — как человек, которому обозначили границы, но оставили пространство дышать. В нём чувствовалось и смирение перед рамкой, и его хищная уверенность — приручённая, но не уничтоженная.
Айвена держала его за волосы, властно запрокидывала голову и целовала глубоко, без спешки — так целуют того, кто уже принадлежит. Поцелуй был настоящим: не игрой и не милостью.
Её ладонь скользнула по его груди вниз — задержалась в паху, легла поверх ткани, лениво, как хозяйка проверяет свою вещь.
Когда Марлен заметил Нейта, он едва слышно втянул воздух — не от испуга, а от того самого огня, что заставлял его переходить черту.
Будто вспомнив старую привычку, он выпрямился резче, его пальцы легли ей на талию выше дозволенного, словно он собирался притянуть её ближе.
Айвена заметила, но не отстранилась. Лишь кончиками пальцев чуть сильнее сжала его волосы — короткое движение, которое было не лаской, а напоминанием.
Марлен на мгновение замер. В его взгляде мелькнула дерзость.
Пальцы госпожи на его волосах сместились вниз — короткое, точное давление у основания черепа, движение, которое не причинило боли, но отключило желание вести.
Марлен выдохнул неохотно. Его плечи расслабились, ладонь сама скользнула ниже, туда, где ей и положено быть.
И Нейт сразу понял: вот почему Марлен такой рядом с ней. Не потому что он мягкий — а потому что её рука однажды поставила его туда, где он стоит. И потому что рядом с ней все его вспышки гаснут быстрее, чем он успевает понять, что вспыхнул.
Ему показалось, что она держит Марлена одной мыслью — так легко, что он почти сомневался, действительно ли тот сопротивлялся.
Нейт увидел в этом коротком обмене то, чего не видел раньше: Айвена не просто держала Марлена рядом.
Она держала его в руках — тонко, точно, но так, что он не смел идти против её ритма.
Айвена посмотрела на Нейта. Их взгляды встретились. Она видела смущение Нейта так же ясно, как его дыхание. Её губы тронула лёгкая, лениво-играющая улыбка.
— Стой, — сказала она тихо, но властно. — Смотри.
Тон был тем же, что в кабинете, когда она объясняла границы: тихий, спокойный — и тем не менее абсолютный.
Нейт подчинился легче, чем ожидал от себя. Потому что сегодня он уже понимал: смотреть — значит не вмешиваться. Смотреть — значит доверять её власти.
Однако в груди что-то кольнуло. Марлен был ближе, старше в этой связи, опытнее.
Смотреть означало признать свою неспособность быть там, где стоит Марлен. И одновременно признать её право решать, где он должен быть.
От этой правды внутри что-то болезненно и сладко сжалось — как от удара, который ставит на место.
Сердце Нейта билось слишком громко. Он понял: его смущение уже принадлежит ей, как и дыхание. Она сделала его частью игры.
Приказ был смотреть — и он смотрел. На её тело, на мягко колышущийся пеньюар, на руки, державшие другого мужчину.
Каждое её движение притягивало. Линия ноги под пеньюаром открывалась при шаге, тонкие ленты на плечах казались готовы сорваться в любой миг.
Нейт ловил себя на том, что не может отвести взгляд — и в груди что-то тихо шелохнулось. Непривычное чувство. Не больно, но ощутимо, как если бы кто-то дотронулся до свежего синяка.
Он не ожидал от себя такого. Не здесь, не сейчас, когда он должен был думать о форме, о дыхании, о том, чтобы не сделать ошибку.
Рука госпожи в волосах Марлена выглядела так естественно, будто она держала его так уже сотни раз.
Айвена целовала его уверенно, глубоко, так, как целуют того, чья связь уже сложилась, проверена и прожита.
Нейт почувствовал, как сердце на мгновение проваливается вниз. Это не было ревностью. Но было чем-то другим: щемящим осознанием, что у Марлена уже есть то, чего у него ещё нет.
Заслуженная близость, уже пройденный путь, место рядом с ней — выстроенное, закреплённое, признанное.
А он — только начал этот путь.
Только после наказания, действительно доверился ей. Только почувствовал, что она держит его не из игры, а по-настоящему.
И это «по-настоящему» оказалось таким важным, что от мысли, что другой мужчина стоит ближе, чем он, в груди что-то сжалось.
Нейт на секунду опустил взгляд — и тут же усилием поднял обратно. Смотреть — значит не прятаться. Ревность была тихой, почти невидимой, но — была.
Смесь стыда и желания быть ближе. И — ещё сильнее желание выдержать. Ревность не к Марлену, а к дистанции между ним и ней. К той полоске пространства, которую он ещё должен заслужить. Она не жгла — она формировала. И ощущение этого расстояния вдруг сделало его желание держаться в рамках почти осязаемым.
Айвена не отпустила Марлена. Но свободной рукой сделала короткий, властный жест:
— Подойди.
Нейт шагнул ближе. Сердце билось в горле, но он подчинился. Теперь он чувствовал запах её кожи и вина на губах.
Почему-то именно запах ударил сильнее любого прикосновения.
На секунду ему показалось, что он осмелится подойти на шаг ближе, но только если она позволит — иначе тело просто не двинется. Всё внутри подалось вперёд, но он удержал себя, потому что понял: его шаг — продолжение её жеста, а не его желания.
Айвена не прервала поцелуй. Только скользнула ладонью по его груди, задержала пальцы на ключице, шее, подбородке. Это было не лаской, а знаком: он тоже принадлежит моменту.
Нейт стоял рядом, почти касаясь их. Пеньюар спадал с её плеча, открывая грудь. Одна её рука держала Марлена. Вторая — коснулась живота и бедра Нейта.
— Хорошо, — сказала Айвена, отстраняясь от Марлена. Её взгляд скользнул между двумя мужчинами. — Вы оба мои. Но каждый