Горячая штучка - Люси Вайн

(молчание)

— Часто натыкается на мебель.

(молчание)

— Так что все не так плохо.

Я медленно выдыхаю. Проклятие, хорошо, что этот час скоро заканчивается. Никогда мне так не хотелось поскорее вернуться на работу. Дерека сегодня удивит мое рвение, вот увидите.

(молчание)

Ладно, я больше не могу этого терпеть.

— Знаешь, это было, правда, о-о-очень здорово, но мне лучше вернуться в офис, у меня много работы, — медленно произношу я, словно эта мысль пришла ко мне впервые за последние 40 минут. — Я должна сделать серию эскизов со свинками, — добавляю я, пытаясь разбудить его любопытство.

Ничего.

Он кивает.

— Полагаю, мне тоже лучше вернуться.

— Тяжелый день? — делаю я последнюю попытку.

— Вероятно. Как обычно, — говорит он, неуверенно улыбаясь, и целует меня в щеку. Мы выходим вместе, и он, указывая в сторону моего офиса, говорит: — Мне туда.

Я в панике.

— Ой, а мне туда, — киваю я в противоположную сторону, и он выглядит слегка разочарованным. — Тогда пока! — машу я рукой у него перед лицом.

— Я отлично провел время, — говорит он, когда я удаляюсь от него. Он продолжает говорить мне в спину. — Мне действительно хотелось бы увидеться с тобой еще раз, нелегко найти того, с кем так легко разговаривать. — Я не оборачиваюсь.

Несколько минут я прячусь, присев за машиной, чтобы удостовериться, что он ушел, а потом направляюсь обратно на работу. Но, когда подхожу к двери и вижу, что все озабоченно снуют туда-сюда, я понимаю, что мысль о том, чтобы войти туда, для меня почти невыносима. Я уже опоздала, но, вероятно, Дерек ничего не скажет, поэтому я направляюсь к черной лестнице, чтобы спокойно посидеть еще несколько минут.

Когда я прихожу, Ник, который сидит на другой стороне офиса напротив меня, уже занял мое место на лестнице.

У нас с Ником необычные отношения, дело в том, что мы с ним одновременно ходим в туалет. В нашем офисе нет раздельных туалетов, потому что, ребята, нам плевать на условности, и мы презираем социологические, социальные конструкты социума, да? Это сарказм, но меня действительно раздражали сексистские символы гендерной принадлежности на туалетах. «Странное» изображение разных полов? На прошлой неделе я видела на дамском туалете изображение сумки, а на мужском — футбольного мяча. Прекрасно. Однако то, что у нас здесь туалет для лиц обоего пола, означает главным образом постоянно не смытые унитазы. Я не виню мужчин из нашего офиса, но это определенно мужчины из нашего офиса. Иногда мне кажется, что конструкты предназначены для того, чтобы защищать нас от мужчин, которые не знают, как пользоваться кнопкой, или им все равно. Итак, как правило, по меньшей мере дважды в день мы с Ником по воле случая писаем вместе в смежных кабинках, жалуясь при этом на отсутствие полотенец для рук. Мы связаны на всю жизнь.

— Все в порядке, Ник? — стараясь казаться дружелюбной, спрашиваю я, а потом с ужасом понимаю, что он плачет.

Болван. Мы не настолько связаны. Может быть, мне лучше уйти?

— Да, полагаю, что все в порядке, — говорит он, вытирая глаза.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя? Что-нибудь принести тебе? Хочешь воды?

Он благодарно улыбается.

— Лучше не надо, иначе собьется наш туалетный цикл, ведь так?

Я посмеиваюсь, не зная, что делать.

— Извини, ты хочешь, чтобы я оставила тебя одного?

— Нет, если только ты сама не хочешь уйти, — говорит он. — Прости, что я расквасился, в последние дни было тяжело.

— Не грусти. Мне жаль, что тебе пришлось нелегко. — Я плюхаюсь рядом с ним, и минуту мы сидим на холодных ступенях и молчим, как случайные попутчики.

— Я думаю, моему браку пришел конец, — внезапно говорит он и снова начинает тихо плакать.

— О боже, Ник, прости. Прости меня. Сколько времени вы прожили вместе?

— Двадцать шесть лет. Элли, я так сильно ее люблю.

— Если ты ее любишь, нельзя ли что-то исправить?

— Ты думаешь, это возможно? — Он с надеждой смотрит на меня заплаканными глазами.

— Я не знаю, что произошло, — осторожно говорю я. — Но знаю, что каждый совершает дурацкие ошибки, и это не значит, что любовь ушла. Я верю, что люди могут простить друг друга. — Я умолкаю. — Ты… ты…

— Она изменила мне, — тихо произносит он.

— Черт. — Не знаю, что еще сказать.

— Ты думаешь, я должен простить ее?

— На самом деле я не могу ответить на этот вопрос. А ты хочешь ее простить?

— Думаю, да. Я, правда, думаю, что хочу. Хочу простить ее. Я так люблю Эмму. Я знаю, что у нее есть недостатки, но именно это мне всегда и нравилось в ней. И как ты говоришь, Элли, все совершают ошибки, ведь так? Я должен пережить это. Я не могу все время злиться. Эмма этого не заслужила.

Оживившись, он встает.

— В конце концов, как говорит Эмма, у меня есть еще один брат, и, возможно, в своей жизни я могу обойтись без Саймона. И как она говорит, я должен перестать ныть из-за венерического заболевания, которым она заразила меня, потому что антибиотиками можно вылечить все. Нет ни одной серьезной причины для того, чтобы я не простил ее, и, как она говорит, разве она действительно совершила нечто настолько постыдное?

Я чувствую, как у меня от удивления поднимаются брови.

— Ты права, Элли, — повторяет он. — Каждому нужно дать шанс. И мне не понравилось проводить Рождество без семьи. — Он вытаскивает телефон, наверное, для того, чтобы позвонить нераскаявшейся, уличенной во лжи жене, переспавшей с его братом.

— Спасибо, Элли, ты молодец. — Он вытирает лицо рукавом. — Большое везенье, что ты всегда такая веселая и у тебя нет никаких проблем. Ты должна навсегда остаться одна! Жизнь будет намного легче, поверь мне!

Он смеется и кричит:

— До скорого в туалете! — направляясь в офис.

Несколько минут в полном опустошении я сижу на жесткой ступеньке.

Бедный Ник. Представьте, что вам из-за супруги приходится на Рождество покинуть семью.

Господи, семья — это одна кутерьма. В моей памяти всплывает последнее Рождество, которое мы провели вместе — до того, как не стало мамы. Мы никуда не выходили, все были подавлены, и я всю неделю умоляла папу, ради всего святого, прикрутить отопление, но все-таки было славно. Мама, Джен и я пять дней подряд пили вино и так напились на Рождество, что, в конце концов, перевернули всю мебель в гостиной, танцуя по музыку «Liberty X»[61].

Как мне хотелось бы, чтобы мама была жива. Очень, очень хотелось бы.

Я