Горячая штучка - Люси Вайн

У нее ребенок, мы много раз обсуждали этот вопрос, и понятно, что через пару лет диван придется выбросить.

Разговор опять затихает, и Томас снова осторожно и нерешительно спрашивает:

— С тобой все в порядке, Соф?

Она не отвечает ему, только громко и устало вздыхает в ответ, глядя на сэндвич с ветчиной.

— Иди, посиди с нами, — добавляю я, стараясь казаться веселой, хотя чувствую себя несчастной. Софи смотрит на нас, словно забыв о нашем присутствии.

— Все отлично, — поспешно отвечает она. — Я не могу сидеть, у меня слишком много дел.

— Так давай мы поможем тебе? — предлагаю я, но она отрицательно качает головой.

По телевизору выпуск за выпуском показывают шоу Званый ужин, и вдруг пьяная женщина с таким глубоким декольте, какое только можно себе вообразить, закатывается визгливым смехом. На экране опасно трясется ее грудь. Я фыркаю, вслед за мной фыркает и Софи, напряжение чуть-чуть спадает. Я выдыхаю, когда она, наконец, опустившись в стоящее за ее спиной кресло, неохотно добавляет:

— Сиаре нездоровилось, поэтому я две ночи не спала. Я немного устала, но со мной все в порядке.

— О нет, — невнятно говорю я, не зная, что ответить.

— Это ужасно, бедная крошка. Что с ней? — добавляет Томас. У него получается лучше, чем у меня.

— Воспаление уха, — говорит Софи, беря диванную подушку, а потом возвращая ее на место. — Ей выписали антибиотики, доктор сказал, что не надо беспокоиться, это вполне нормально. Только… — Она умолкает, а когда продолжает, по ее лицу пробегает тень. — Не важно, вы не поймете.

Я чувствую, как меня захлестывает волна раздражения. Почему это мы не поймем? Мы попытаемся понять. Я, несомненно, могу представить, какой изнуренной была бы, если бы два дня подряд просыпалась в 4 часа утра, слыша вопли человека, которого знаю едва ли пару лет.

На самом деле это напоминает мне пару бессонных ночей после сдачи экзаменов на аттестат зрелости.

Но Софи знала, что так будет. Это единственное, в чем все честно признаются себе, когда речь заходит о материнстве — ты никогда больше не будешь спать. Она знала, какой выбор сделала. Ей этого хотелось. Не хочу слишком драматизировать, но она предпочла такую жизнь нашей прежней жизни — и она смеет вести себя так, словно именно мы отторгли ее?

Софи снова говорит.

— Она просто… Сиара без остановки плачет, плачет и плачет. А я не могу ничем помочь ей, это невозможно. Но это временно, это просто оттого, что она больна и терпеть не может принимать лекарства. Не волнуйтесь, я знаю, что на вас обоих это наводит скуку.

— Нет, не наводит, — говорю я, стремясь успокоить ее, и в моем голосе слышится злость. Я пытаюсь смягчить тон: — Мы любим Сиару и любим тебя.

Софи бросает в мою сторону:

— Однако вы никогда не хотели говорить о ней, вы притворялись, что ее не существует.

Шокированная, я молча моргаю. Томас неловко подвигается ближе ко мне. Это абсолютно несправедливо. Мы не притворялись, что Сиары не существует. Мы общались с ней, покупали ей разные вещи, играли. А когда ее не бывает здесь, я стараюсь разговаривать о ней с Софи, мы оба стараемся. Софи же сама отмахивается от нас, говоря, что ей хочется услышать о «настоящей жизни», о том, что происходит за стенами ее дома.

Мы все умолкаем, а Софи берет пульт от телевизора и зачем-то нажимает на кнопку регулировки яркости. Пьяная дама с глубоким декольте становится все ярче и ярче, сидя в такси, она говорит, что провела самую счастливую ночь в своей жизни, и трясет грудью десятого номера.

Не могу припомнить, когда в последний раз между нами возникали такие натянутые отношения. Никогда не было никаких натянутых отношений. Ну, не считая того раза в одиннадцатом классе, когда Томас подружился с девушкой по имени Келли и та сказала ему, чтобы он проводил меньше времени с нами двумя. Тогда мы окружили ее на заднем дворе за учебным корпусом и сказали, что подсыплем ей хламидию в питьевую воду, если она не возьмет свои слова обратно. А потом, когда через несколько дней он спросил нас об этом, мы, разумеется, соврали, сказав, что она — лживая сука. Я помню, что тогда тоже возникла довольно неловкая ситуация. Особенно после того, как он бросил ее на глазах у всех.

Но с тех пор такого не повторялось.

Правда, время от времени, мы видели Софи в дурном расположении духа. Когда она действительно устает, ее поведение становится пассивно-агрессивным. Мне всегда было обидно за Нового Райана, когда она так третировала его. Но такое случается у всех супружеских пар, им всегда приходится подавлять раздражение, верно? Как пару месяцев назад, когда мы стали свидетелями их разговора после того, как Райан бросил фаянсовую посуду в раковину.

Софи: Ты собираешься оставить эту тарелку там?

Новый Райан: О нет, прости, куда я должен поставить ее?

Софи: Нет, нет, прошу тебя, будь добр, поставь тарелку туда, куда тебе хочется. Самое главное в этом доме — где ты та-а-ак помогаешь мне — это твое удобство.

Новый Райан: Софи, извини, прошу тебя, скажи, куда я должен ее поставить?

Софи: Мне все равно, мне правда все равно.

Новый Райан: Тебе не все равно.

Софи: {пассивно-агрессивно фыркает) «Возможно, мне не все равно, но тебе все равно, и, разумеется, это важнее, кого волнует, все равно мне или нет? Ведь тебя это не волнует».

Новый Райан: Меня волнует.

Софи: Не волнует.

Новый Райан: Волнует!

Софи: Удивительно, ты притворяешься, будто тебя волнует то, что волнует меня.

Новый Райан: Конечно, меня волнует то, что волнует тебя.

Софи: Прекрасно, Райан. Мне все равно, что тебя не волнует то, что волнует меня. Никому до меня нет дела. Я должна делать все. Всем, кроме меня, наплевать на то, что здесь происходит.

И так далее.

Это было довольно забавно. Но, должна признаться, что жертве было не до веселья. Как мне хотелось бы, чтобы Новый Райан был здесь и принял удар на себя (прости, Новый Райан), но он ночует с Сиарой у своей мамы. Теоретически он уехал туда, чтобы дать передышку Софи, но я думаю, что, будучи матерью, женщина никогда не переключается. Беспокойство, напряжение и чувство вины никогда не оставляют ее.

Томас откашливается.

— Мне жаль, что