Горячая штучка - Люси Вайн

Я качаю головой, не веря, что смогу что-то сказать. Почему нас всегда обуревает печаль, когда кто-то проявляет к нам сочувствие? Я правда не хочу снова расплакаться посреди супермаркета.

— Элли, — снова ласково повторяет Джош. — Я могу чем-то помочь тебе?

Я не в силах сдержаться и нехотя всхлипываю. Джош аккуратно берет у меня корзину и ставит ее на пол. Потом он обнимает меня. И, оказавшись в его объятиях, я поняла, как сильно нуждалась в этом. В человеческой теплоте. Это все, чего я ждала от Томаса. Это все, чего я ждала от Софи, когда сегодня вечером приехала к ней домой. Я начинаю тихо плакать, и так мы стоим пару минут в окружении длинных рядов чипсов. Я слышу, как подходит миссис Шеннон, спрашивая, все ли в порядке, и слышу, как Джош, вежливо и любезно назвав ее по имени, спокойно отделывается от нее.

Наконец, я высвобождаюсь из его объятий и, смеясь и смущаясь, вытираю лицо рукавом. На его сером джемпере остался длинный мокрый след. Надеюсь, что от моих слез, а не от соплей.

— Пойдем домой, — говорит он, хватая мою корзину и мимоходом рассматривая ее содержимое. Мы смотрим друг на друга, и я думаю, бывало ли когда-нибудь, чтобы слова КРЫЛЫШКИ соседствовали со словами НОЧНЫЕ ПРОКЛАДКИ. Он не производит впечатление человека, который так долго болтается рядом с девушкой, что дожидается, пока у нее начнутся месячные.

— Гигиенические прокладки, да? — говорю я без всякой причины. Пусть он лучше не думает, что я плачу из-за месячных. Я раздумываю, объяснить ли ему, что это отвлекающий маневр, но понимаю, что покажусь ему еще безумнее.

Обнимая меня одной рукой и поддерживая, Джош спокойно расплачивается с миссис Шеннон за мои «продукты» и, крепко прижав меня к себе, ведет через дорогу домой, в Грязную дыру так, словно мы с ним скованы одной цепью.

Распластавшись поперек дивана в гостиной, я пью прямо из горлышка. Заметив короткий волосок на ноге, я хватаюсь за него, но даже удовлетворение от того, что я вырвала его, не способно обрадовать меня. Мне так грустно и одиноко. Но здесь Джош. Он сидит рядом со мной на диване, и я протягиваю ему бутылку. Он смотрит на меня слишком внимательно и опять спрашивает, все ли у меня в порядке и что случилось. Я несколько раз сказала ему, что это не его дело, но сейчас, когда хмельное тепло разлилось по моему желудку, начинает казаться, что мне хочется поделиться с ним. Я нуждаюсь в союзнике, я хочу, чтобы кто-нибудь встал на мою сторону. В первый раз за целый год я, кажется, ощутила необходимость в том, чтобы под рукой был приятель — тот, кому я могла бы пожаловаться на своих лучших друзей. Я делаю еще один большой глоток вина и, с трудом заглатывая горьковатую жидкость, начинаю рассказывать ему о своих свиданиях, о том напряжении, которое я испытываю при встрече с кем-то, и о том, как угнетает меня вся эта затея. Я рассказываю ему обо всем, о тяжелом осуждающем дыхании в поезде, о парне, который никогда не задает вопросов, о Риче, пытавшемся свести меня с пятидесятилетним разведенным мужчиной. Я рассказываю Джошу о своей жизни и о своих последних избранниках, и о том, какое странное напряжение возникло между’ Софи и мной, и о том, как сегодня вечером, когда мы были у нее дома, оно прорвалось с ужасной силой. Я также рассказываю ему о Томасе и о холодности, возникшей между нами потом, когда мы шли к станции.

Джош минуту молчит, а потом с удивительной проницательностью говорит:

— Томас влюблен в тебя?

Я вздыхаю и снова пью.

— Да. Но разве это не означает, что он всегда должен быть на моей стороне? Разве не в этом заключается любовь? Быть всегда на твоей стороне?

Джош улыбается.

— Я на твоей стороне, малыш. Мне кажется, Софи повела себя как сумасбродная стерва.

— Нет, она не такая! — говорю я, мгновенно вставая на защиту лучшей подруги — если она по-прежнему моя лучшая подруга, — несмотря на то, что только что жаловалась на нее. Я еще и лицемерка. Ладно, добавим это в перечень всего того, что я терпеть не могу в себе.

— Женщинам положено быть сумасбродными, — снова говорит он. Я знаю, что он намеренно провоцирует меня, и знаю, что не должна позволять ему доводить себя, но ничего не могу с собой поделать.

— Женщинам НЕ положено быть сумасбродными, — сердито говорю я.

— Ладно, но ты должна согласиться с тем, что они могут быть довольно стервозными и придираться друг к другу, разве не так? — говорит он, поблескивая глазами.

— Полная брехня, — говорю я, снова отпивая из бутылки. — К примеру, что ты скажешь о пьяницах? Загони компанию не знакомых друг с другом пьяных девушек в одну комнату, и они, в конце концов, неизбежно вместе пойдут в туалет, поделятся друг с другом губной помадой и историями о своих сексуально-озабоченных боссах, а когда их будет тошнить, придержат друг другу волосы. Сравни с компанией пьяных мужчин, которые называют меня шлюхой — я-то знаю, кто из них стервознее.

Он смеется.

— Верно подмечено!

Я хмурюсь. Почему я всегда позволяю Джошу доставать меня? Он так часто раздражает меня и выводит из себя чаще, чем кто-либо. Я понимаю, что он сказал все это с единственной целью подзадорить меня, но все равно кажется, что он победил.

Увидев, что я разозлилась, он снова смеется.

— Я всего лишь шучу, — говорит он, опять беря из моих рук бутылку и небрежно отхлебывая из нее. — На самом деле я не считаю, что женщины — сумасшедшие. Несомненно, не более чем мужчины. Мы все идиоты, правда? Люди — идиоты. — Он отдает мне бутылку. — Давай, не будем говорить об этом, — продолжает он, внезапно вставая с дивана. — Тебе несладко пришлось в последние недели, тебя нужно подбодрить. Пойдем и съедим какое-нибудь калорийное мороженое, а потом сосредоточим наше внимание на том, чтобы напиться, по-настоящему напиться.

Его слова для меня как нежный бальзам на душу. Я рада, что Джош способен быть таким заботливым. Мне нужно, чтобы кто-нибудь был добр ко мне.

Час спустя мы с Джошем поем караоке под старый плеер PS3, который он нашел под лестницей. На этот раз я рада, что Джеммы нет дома, поскольку мы орем во всю глотку, и того, кто спит, это взбесило бы. Мы действительно — не могу поверить, что я говорю это — отлично