Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

Размякаю до невозможности ни говорить, ни бороться.

Он должен выйти. Он знает, что должен. Мое тело расслабляется. Хват на запястьях ослабевает. Я закрываю глаза и чувствую, как Андрей каменеет на мне.

Считаю секунды. На третьей понимаю, что нужно оттолкнуть, но внутри… Уже горячо.

Мужской кулак врезается в стол. Внутри я вздрагиваю от испуга, снаружи мне всё равно. Я проиграла.

Стол стеклянный. Весит больше, чем мы с Андреем вдвоем. Он всё выдержал. А я…

Ещё как-то балансирую на грани, пока у Андрея быстро-быстро бьется сердце в мои ребра и кожу щекочут ускоренные вдохи. А потом между нами просачивается воздух и я рассыпаюсь на мелкие осколки вместе с первым всхлипом.

— Блядь, — Темиров ругается. Из меня выходит его член.

Я не могу справиться с эмоциями. Переворачиваюсь на бок, сжимаюсь, подтягивая колени к груди. Под закрытыми веками чувствую ненужную сейчас влагу. Слезы выходят с дрожью и всхлипами. Трогаю пальцами губы, как будто не верю, что источник звуков во мне.

Что мы сделали? Что мы снова наделали?

Звуки вокруг глухие. Я слышу их плохо и, возможно, даже с опозданием.

Андрей отворачивается и приседает на корточки. Это тоже меня пугает. Меня пугает сейчас всё.

Встает — громко всхлипываю и отползаю дальше.

Он, ожидаемо, ловит. Меня изнутри разрывает отчаянье. Дело не в страхе, а в окончательно осознанной неизбежности. Моя неизбежность — это он.

С ним бороться я не могу. Я всю жизнь буду из-за него страдать.

Смысл теряет всё: зашитая на подкорке мысль, что где-то там наш сын и громко плакать нельзя. Жизненно необходимая задача не подпускать. Сопротивляться. Спастись.

Андрей усаживает меня, кладет руки себе на плечи. Тянется к лицу.

Мне стыдно, что реву.

Мне больно, но и он уже совсем другой.

Трогает губами кожу, делая это иначе. Бережно и аккуратно. Мне с этим жить ещё сложнее. Рыдать хочется больше. Слезы и всхлипы никак не остановить.

— Лена, прости меня. Тебе больно было? Сука, прости. Где больно?

Мотаю головой. Нет. Мне было не больно. Мне больше сейчас.

Просто… Какой в этом был смысл? Что ты нам доказал? Что я тебя люблю? Да. И это, сука, больно!

Бессильные руки сползают по мужской груди. Андрей снова забрасывает их себе на шею. Вместо того, чтобы оттолкнуть, я крепко его обнимаю.

Вжимаюсь в шею. Оплетаю ногами бедра.

Дрожу. Рыдаю. Умираю.

И всё это в его объятьях. Сильных до хруста в моих ребрах. А вся самостоятельность и смелость валяются осколками под не разбитым нашим сексом столом.

На внутренней стороне бедра его сперма.

Сквозь слезы пробивается:

— В меня нельзя, Андрей! Я же сказала: в меня было нельзя! Я Даву кормлю! Мне нельзя таблетки пить!!!

С головой накрывает паникой. Топит в новой порции отчаянье. Ещё раз три года я так не выдержу. Ещё три года я так не хочу.

А сердце за его ребрами бьется ещё быстрее. Я чувствую.

Глава 44

Лена

Дышать мешает тугая, разрастающаяся и парализующая грудную клетку, боль. Я пытаюсь, но это требует от меня преодоления, на которое нет сил.

Держусь за Андрея, пока он трогает мои бедра внутри, ведет по половым губам и смотрит на пальцы. Проверяет, наверное, нет ли крови. Но мне всё равно.

Целует в висок. Просит:

— Держись, — и мы перемещаемся в пространстве. Андрей садится на диван. Я верхом.

Против любой логики не сползаю с колен, не бью по лицу, не молочу кулаками, а двигаюсь ещё ближе.

Он обнимает. Целует кожу. Много-много раз повторяет «прости». «Не плачь». «Ленка, прости меня».

— Я больно делать не хотел.

Я ему верю, просто ответить не могу. Как не могу и быстро успокоиться.

По моей спине раз за разом скатывается ладонь. В моменте кажется, что прорванную плотину чувств не восстановить. Потоп не избежать. Но если бы шли из меня только слезы…

— Ты просто не понимаешь, как это страшно… Одной всё это переживать страшно и сложно! Я не хочу ещё раз. Носить одна. Рожать одна. Бояться влюбиться. Дни считать. Думать, что будет дальше.

— Что я сделал не так, Лен? Ты мне по-человечески скажи, что?

Я мотаю головой, подразумевая, что он старался. Я знаю. Я верю. Просто нас свел случай. Разве он в этом виноват?

— Я пытаюсь ближе — ты меня отталкиваешь. Я пытаюсь быть отцом, я с ума по вам схожу. Ничего другого не вижу. Не хочу. А ты как будто сходишь из-за того, что я рядом. Мешаю.

Это очень жестоко и совсем не правда. Я всё еще рыдаю, но мотаю головой активнее. Потому что нет. Потому что ни черта.

— Как мне тебя заслужить, Лен? Что сделать? Я, сука, не Петр. Не стану им. Но у нас с тобой сын. Почему тебе со мной плохо? Как мне стать хорошим мужем?

Грубость мешается с лаской. Сквозь мои вроде бы не перебиваемые чувства пробиваются чужие.

Сквозь звон в ушах я начинаю слышать.

Андрей без остановки гладит. Трогает губами кожу на скуле, щеке. Даже не целует, а задевает словами.

— Ты другого хотела. Я понимаю. Тебе сложно. Я давить не хочу, но как мне тебя понять? Я тебе ничего не запрещаю, но неужели даже думать не хочешь о том, чтобы меня принять? Я обещал отпустить, но блядь, Ленка… Я не хочу отпускать. У нас с тобой сын. Разве у нас плохая семья? А какую ты хочешь? Ты же какую-то хочешь?

— Я не хочу на три года.

— А сколько у тебя попросить? Сколько ты мне дашь, Лен? Я всё возьму. Что ты хочешь взамен?

Моя логика ломается. А может быть обнажается её отсутствие. С губ срываются отчаянные всхлипы.

Тело дрожит.

Андрей тянется за детским пледиком, который каким-то чудом кто-то из нас тут забыл, накрывает меня, и теперь между нами невыносимо пахнет сладким Давой.

Я обнимаю Андрея крепко-крепко и вжимаюсь лицом в его шею. Стягиваю волосы, собирая пальцы в кулак на его затылке скорее всего до боли.

До меня доходит, но доходит туго.

При чем тут Петр? Господи, да при чем же тут Петр?!

Запоздало признаюсь в самом легком, что есть в мире:

— Я с ним не встречалась. И не собиралась. Я просто рада, что он счастлив. Женился. Он хороший, но я выбрала тебя! Что ты о нем талдычишь постоянно?

В тело возвращаются силы. Вместе с ними — злость. Я снова сжимаю кулак и бью Андрея в грудь. Он накрывает мой кулак ладонью. Тянет к губам и целует. Раскрывает его, целует в ладонь.

Трепет из-за его действий усиливает дрожь и непонимание. Мне страшно думать о хорошем. Мне сложно думать о плохом.

Андрей трогает губами запястье там, где синим и фиолетовым переплетаются тонкие венки.

Это так похоже на минуты его нежности с нашим сыном. Безграничной и бескрайней. Той, к которой я дико ревновала.

— Я не хочу тебя никому отдавать, Лен.

Андрей поворачивает ко мне голову. Мы снова встречаемся взглядами. Воздух наполнен совсем другими эмоциями, чем ещё десять минут назад.

Мы не боремся. Скорее раны зализываем. Друг другу или он мне?

Кажется, весь дом затих. Может быть наверху слышали наш скандал. Может быть нет. Может быть мне будет невыносимо стыдно потом.

Сейчас как-то неважно.

— Чего ты хочешь? Правда. Честно. Почему мы не можем просто по-человечески жить?

— Сколько, Андрей? Три года.

— Сколько скажешь. Ты не слышишь?

Слышу. Но не понимаю.

Кусаю губы и упрямо мотаю головой, будто это может помочь протрезветь.

Я раньше боялась с ним начистоту. Казалось, будет так больно, что не вынесу. Сейчас кажется, больнее уже вряд ли, поэтому решаюсь на правду.

— Я хочу семью по любви. Знать, что меня выбрали. Без сроков. Без условий. Я хочу нормально. Я заслужила нормально.

— Почему нормально нельзя со мной?

Смотрю на Андрея и не понимаю, кто из нас двоих тупой. Глаза снова наполняются слезами. Смахиваю их и шепчу:

— А ты меня полюбишь? Ты же не так всё видел. Не так хотел…