Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

— А если мужчина, то что?

Запястью на секунду становится больно. Я трясу, Андрея немного расслабляет, но пустить… Нет.

— Дай мне информацию. Я проверю человека.

От возмущения у меня рвется дыхание и расширяются зрачки.

— Какая чушь…

— Чушь — устраивать концерт на ровном месте. Или не на ровном?

Наш диалог с каждой новой репликой становится всё более острым. И всё дальше уходит от реальности. Мне нужно просто его успокоить. Но…

— Я тебя не спрашивала, Андрей, можно мне ехать или нет. Устраивает ли тебя тренер-мужчина. Я еду и…

— Пока ты моя жена, Лена, ты меня обо всём об этом спрашиваешь.

Дергаю руку и толкаю. Он с места не двигается. Только взгляд бросает на выпавший из моего кармана телефон.

— Кольцо она сняла… — Замечание звучит откровенно иронично. Внутри кричу: чтобы, блин, не поцарапать! Но на него не смотрю. В груди клокочет. С языка слетает:

— Так давай решим проблему раньше. Не дожидаясь, пока я пересплю с тренером.

Андрей возвращается ко мне взглядом и он слишком красноречив. Меня осыпает искрами бешенства.

Муж делает шаг, опять сокращая дистанцию. Сжимает оба запястья. Они в воздухе, а меня разворачивает. Спиной вжимает в стенку.

Его лицо предельно близко.

На втором этаже няня с нашим сыном, а мы тут…

— И что ты вытворяешь? — От слов и тона давлюсь возмущением. Желание жалить достигает самоубийственного пика, а может быть я просто хочу ему отомстить. Я знаю его больную точку. Он знает, что я знаю.

— Если тебя не устраивает, что жена может захотеть тренера, то такую не надо было замуж брать.

— А жена может захотеть тренера?

Молчу в глаза, только подбородок вздергиваю. Это ничуть не возвышает меня, но…

— Ещё год назад я видела свою жизнь не так, — я понятия не имею, помнит ли он сам эти же сказанные матери слова. Но я помню. Мне до сих пор чертовски больно и хочется вмазать ими так же сильно. — Мне может тоже хочется пожить немного для себя, а не только на тебя инкубатором работать.

Вмазываю больнее, чем думала, что умею. У Андрея на глазах меняется лицо. Кровь уходит и возвращается. И жизнь так же. А у меня по телу разливается слабость.

Я жалею. И делаю это поздно.

Ещё один шаг не оставляет между нами ни сантиметра, руки мужа рушат все мои запреты. Андрей больно сжимает ягодицу и удерживает за шею.

В губы вбивает жестокое:

— У тебя дома хуй дымится. Тебе обязательно другой нужен? Хочется разнообразия, Лена? Я тебе его дам.

Глава 43

Лена

— Андрей, нет!

Я требую, заранее зная, что слова ничего не дадут.

Муж давит мои губы своим ртом, раздвигает их и проникает внутрь языком. Затылок вжимается в стену. Пальцы Андрея с силой дергают вниз мои легинсы.

Я пытаюсь давить на его грудь настойчивее, но без толку. Бью — тоже безрезультатно.

Кое-как вывернувшись, требую:

— Андрей, не смей! — И ничего не меняю.

Муж впервые сейчас ощущается настолько большим, сильным и каким-то неотвратимым. Дыхание рвется. Я ловлю панику, потому что допустить нельзя. Мне больше нельзя с ним спать.

Когда Андрей сам отрывается от моих губ и спускается вниз, царапая кожу, втягивает на шее до болевых ощущений, я ловлю себя на том, что легкие разрывает от частоты выдохов. Я будто изгоняю из себя его воздух, а он снова и снова заползает внутрь.

Пытаюсь просунуть между его ртом и своей кожей ладонь — делаю хуже.

Он со мной не говорит. Разворачивает и, сжимая поперек талии, приближает к столу.

Стул со скрежетом уезжает в сторону. Дальше — с грохотом падает. Я упираюсь в длинную-длинную столешницу руками, эластичная ткань едет по ногам вниз.

— Андрей, нет! Нет! Я не хочу!!!

Губы прижимаются к шее сзади. Я дура, что собрала хвост. Теперь всё чувствую слишком ярко. Пальцы Андрея бесцеремонно ныряют между ног и слишком уверенно трогают. Он давит своим телом вниз. Ладонь смыкается на моей груди.

Во мне столько же бешенства, протеста, желания и адреналина, сколько было в его глазах, которые сейчас я не вижу.

Дергаюсь вперед, как будто от него можно сбежать, Андрей удерживает и снова разворачивает.

Поясницу и ягодицы жжет холод стекла. Кроссовки с грохотом летят на пол. Секс с ним сейчас кажется неизбежным и одновременно смертельно опасным. Я не хочу до боли.

До нее же хочу.

Наши лица снова близко. Пальцы сжимают уже мой затылок. Губы побеждают очередной бой. Я мычу и сопротивляюсь, он раскрывает мой рот и заполняет собой.

Пытаюсь оттолкнуть, но сейчас совсем не так, как в ванной. Андрей уже не спрашивает. Не прислушивается. Не верит.

Грубо трахает языком рот и с бряцаньем расстегивает ремень.

Спускает боксеры, давит к себе и я давит раскаленной головкой на вход. Он тоже чувствует, что там влажно. Прогибаюсь — припадает к шее и больно втягивает кожу. А снизу толкается и меня разрывает.

Не от боли. Ни черта. От запрещенного и такого долгожданного… Хотя бы секса.

— Блядь… — Это далеко не признание в любви, но меня волной накрывает обычный грязный мат. От переизбытка чувств всхлипываю. Не хочу.

Бью в плечо и извиваюсь. В вернувшийся к моим губам рот выдыхаю:

— Ты урод.

— Твой муж.

И мы снова не говорим. Он начинает двигаться во мне, а я царапаю смуглую пряную кожу сквозь ткань. С ума схожу от похоти и ненависти. Не знаю, к нему или к себе.

Происходящее — неправильно и нечестно. Но я стискиваю зубы и прогибаюсь, потому что таю от его близости. И сопротивляться не могу.

Наш секс сейчас ужасный. Он порочный и грязный.

Андрей сдвигает вверх тугой топ и припадает горячим ртом к груди, к которой я прикладываю сына. Плод нашей с ним огромной нелюбви.

Мне одновременно больно чувствовать там его губы и язык и приятно до судорог. Это абсолютно соответствует тому, что я чувствую в жизни с ним.

Я теряю себя и свой протест.

Я слабая. Я ненавижу, но сдаюсь.

Дергаю вверх его кофту. Андрей с треском ткани снимает через голову, и я вжимаюсь ногтями сначала в грудь, а потом в спину. Долгожданно и так нужно.

Он упирается руками в столешницу и нависает, продолжая вбиваться. Смотрит в лицо. Смотрит, как извиваюсь.

— Плохо тебя трахал? Надо было жестче?

— Я тебя ненавижу, — подается вперед и заталкивает слова обратно мне в горло.

Движения внутри становятся быстрее и резче. По ощущениям — всё точно так же, как до родов. А ему?

Андрей мнет мою кожу. До синяков сжимает бедро, подталкивая навстречу и проникая как бы глубже.

Я вжимаюсь пятками в плотный джинс на твердых ягодицах и пытаюсь не кончить. Иначе стыдно. Иначе совсем плохо.

Иначе нет шанса, что разлюблю.

Увожу взгляд, он возвращает. Держит лицо пальцами, заставляет смотреть на себя. Низ живота налит свинцовой тяжестью. Нарастающее с каждым толчком желание будто бы выплескивается обжигающими языками по бедрам и животу. Андрей не прекращает двигаться. Я ощущаю на коже слишком знакомые мучительные покалывания, которые предшествуют оргазму. Душу острым лезвием вспарывает черный-черный взгляд и всё ещё дико злое:

— Что я не сделал, Лен? Что я, блядь, не сделал? Что ещё надо? Скажи, блядь! Ты мои берега проверяешь? Мы за ними.

— Кончать в меня не смей.

Мне на секунду кажется, ударит сейчас.

Дядя ударил бы.

Андрей закрывает глаза и снова затыкает. Между моих зубов со свистом проскальзывает ядовитое:

— Сука.

Мы занимаемся сексом и жестоко боремся. Я хочу до последнего, но Андрей априори победитель во всем. Он фиксирует мои руки над головой, слишком откровенно ведет языком по открытой коже и меня уносит.

Я кончаю со страдальческим стоном и невероятно долго. Впервые настолько. Теряю всё: чувство времени, пространства и собственное достоинство.

Не вижу ни потолка, ни люстры, ни черта. Растворяюсь в горячем дыхании на коже и влажных, из-за этого постыдно-громких, движениях члена во мне.