Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

Когда мы вошли и тени вернулись, просочившись под щелью, Гектор вынул из кармана ключ и отпер одну из кладовок. Внутри полок не было — только крутая винтовая лестница, уходящая вниз.

Куда он меня вёл? Любопытство дрожало в одной руке, нервозность — в другой. Я двинулась за ним по ступеням. Влажный, тягучий воздух лип к коже, перила были исчерчены рунами и грубо вырезанными лицами.

— Сюда нельзя попасть по дороге полегче? — спросила я, когда мы достигли низа. Будь я человеком, ноги бы уже подламывались.

— Есть пандус, — отозвался он. — Но мы бы шли вечность. А мы оба люди занятые.

Мы оказались в длинном низком помещении со стрельчатым потолком — сродни зерновым подвалам под Домом Крови. Вдоль стен тянулись затемнённые ниши: какие-то пустые, какие-то с мешками, ящиками или накрытой простынями мебелью.

Гектор подвёл меня к нише, где тени были гуще обычного. Взмахом ладони он разогнал их — как тучку после дождя, — и открыл дверь с кольцом-колотушкой. Долго смотрел на неё, потом на меня, будто снова взвешивая решение привести меня сюда.

Потом вздохнул, сжал кольцо и ударил пять раз.

— Хочу, чтобы ты поняла, насколько это серьёзно, — сказал он, пока мы ждали. Пальцы у него дёрнулись, словно вспоминали, как держать рукоять меча. — Мы вверяем тебе вопрос жизни и смерти.

По спине скользнул холодок.

— «Мы» — это ты и Каллен? — спросила я.

Скулы у него зажались:

— И Уна. Больше всего — она.

Что это значило? Тайна буквально разрывала меня изнутри.

Дверь распахнулась — и на пороге показался спрайт Пустоты. Кожа — густой бархат полночной тьмы, глаза — сплошные чёрные, без белков. Завидев Гектора, он засверкал звёздами в этой темноте. Поклонился:

— Мой принц. — На миг, бросив взгляд на меня, растерялся. — Вы привели гостью?

— Да, — сказал Гектор. — Гостью, которая умнее, чем разглагольствовать о том, что увидит. — Он жёстко посмотрел на меня.

Мне стало совсем не по себе. Что может скрываться за этой дверью?

— Не скажу, — произнесла я. — Обещаю.

Спрайт вгляделся, звёзды в глазах мерцали. Я подумала: читает ли он, как Айден, не мысли, но очертания скрытых желаний? Наконец он склонился, и взгляд его снова стал гладким, обсидиановым:

— Принцесса Кенна. Добро пожаловать.

Мы вошли в коридор, и дверь с грохотом закрылась за спиной. Спрайт вернулся на пост в крошечную караулку при входе.

Гектор повёл меня дальше. Каменные блоки подогнаны так плотно, что раствора меж ними не было. Из держателей косо вытягивались факелы; между ними висели гобелены. Не такие, как в Доме Крови, где фейри пляшут, дерутся и целуются; здесь на чёрной ткани были узоры, которых я не узнавала: руны, грубо наметанные лица, завитки, переходящие в острые углы. И всё это — нитями, похожими на радугу, увиденную сквозь чёрное стекло: чернильно-красные, лесно-зелёные, фиолетовые — оттенка свежего синяка. Золото и серебро вспыхивали, как молнии в ночной грозе.

У каждого дома — свои краски и свой вкус. Пустоту я всегда представляла проще простого: чёрное на чёрном, чёрное с ещё чем-то тёмным — столь же непроницаемое, как и сами фейри. Но эти полотна не для чужих глаз — и, может быть, вот она, настоящая красота Дома Пустоты: тайная, тёмная и живая, путанная для взгляда, цепкая для души.

Меня потянуло к спирали, вышитой густым, утопляющим синим. Я вовремя спохватилась: это был точный цвет глаз Каллена — и поспешно отвернулась.

Гектор остановился у одного чёрного «гобелена». Но он не походил на прочие: никаких стежков; ткань дрожала, будто норовя сорваться и улететь. Я поняла — это полотнище из самой магии Пустоты, по краю — бахрома ночных щупалец.

— Что это за место? — спросила я, и восхищение, и тревога поровну.

Он только качнул головой и протянул руку к этой чёрной завесе. Та разошлась вокруг его пальцев. Другую руку он подал мне.

Я вдохнула и вложила в неё свою.

— Будь с ними мягче, — хрипло произнёс он. И, повернувшись, шагнул в магию, уводя меня следом.

Зрение выключилось. Тьма впилась в кожу ледяными зубьями, кости затряслись — будто их превратили в камертон. Я вся содрогнулась — ужасная головокружительная пустота, словно меня вынули из мира и опустили в безмерное ничто.

А потом ноги сами вынесли на другой край, и мир вернулся. Прошла не секунда — меньше, — а казалось, вечность. Как будто тьма не желала меня отпускать.

Я высвободила руку Гектора, потёрла плечи, дрожа:

— Если бы я вошла одна, я бы умерла? — Холод там был убийственный.

— Нет, — отозвался он. — Но пройти без проводника ты бы не смогла, а ждать, пока тебя найдут, было бы… неприятно.

Этот коридор отличался от прежнего во всём. Там — ровность и строй, взгляд шёл, куда ему велели. Здесь всё было криво: плитняк пола, кирпич, даже потолок чуть косил. В воздухе плавали лоскуты тени, как одуванчиковый пух на ветру. Мы были почти у самого Дома Пустоты — и, может, тот же мрак бродил и по его залам.

По воздуху дрогнула мелодия — тончайшая, до ломоты одинокая, сыгранная на незнакомом мне инструменте. Стоило вслушаться — исчезла.

— Что это за музыка? — спросила я, прижимая ладонь к сердцу. От неё хотелось плакать.

— Мы зовём её Песней меж звёзд, — буркнул Гектор. — Отзвук старого мира, ещё блуждающий в нашем. То приходит, то уходит — особенно возле Дома Пустоты.

Старого мира — того, откуда пришли Осколки; мира, где некогда жили боги, пока не вырезали друг друга. Эта музыка — память, как древний язык и сами Осколки. Живое — и не живое.

Казалось невероятным, что боги могут умереть. Но, верно, умирает всё. Если не выходит естественно, они рвут себя сами.

Тишину рассёк второй, куда менее призрачный звук: женский смех.

Будь с ними мягче, — сказал он. С кем — с «ними»?

Гектор резко обернулся ко мне:

— Некогда любить человека из другого дома было не преступлением.

Я удивлённо на него взглянула — уж больно резкий поворот темы.

— Так говорят легенды, — пожал он плечами, хотя плечи были каменными. — Не знаю, что из наших сказок о прошлом правда. Но когда-то дома смешивались, и фейри ходили между ними свободно. Фейри Иллюзий мог стать Пустотой, если чувствовал к нему крен; любовники из разных домов жили вместе. Возможно, и магия была иной — не так жёстко раздельной.

И Друстан говорил нечто подобное. Одни считали, будто силы изначально делились на шесть, а он думал — фейри веками выводили нужные свойства.

Смех сменился шёпотами. Лицо Гектора стало будто зачумлённым этой памятью.

— Я когда-то думал, до того ещё вечность, — тихо сказал он. — А ты уже начала.

— Гектор, — позвала я, глядя на это измученное выражение. — Где мы?

— Идём, — сказал он.

Мы свернули в коридор с дверями; он распахнул первую — и показалась большая общая комната, пополам библиотека и гостиная: полки, мягкие диваны. Внутри — шестеро фейри, все в чёрном. Благородная фейри с тугими тёмными кудрями выбирала книги; у витража за столом скрипел пером сильф — свечи за стеклом бросали ломкие цветные блики на его полупрозрачные чёрные крылья и светлые волосы. Рядом на полу две девочки играли куклами, весело разыгрывая какую-то драму: одной было лет пять — шесть, другой — от силы десять.

Уна и ещё одна фейри сидели на диване, разговаривали и поглядывали на детей. Волосы Уны были распущены — волнистые, как будто только что вынули из косы. На ней — широкие брюки и лёгкая накидка; улыбка — расслабленная, какой я у неё не видела. Рядом — азраи Пустоты: ночные глаза, чёрные волосы, посыпанные звёздной пылью. Обе подняли взгляд на нас.

Уна кивнула мне и что-то шепнула своей спутнице.

Азраи глянула настороженно:

— Если ты уверена, — сказала она.

Уна, слишком тихо, ответила; поднялась и пошла к нам, по дороге трепнула по макушке одну из девочек.

Младшая уцепилась за её ногу и вытянула куклу:

— Риа её подожгла, — пожаловалась, губы надулись. Кукла и вправду тлела; язычок огня лизал нитяные волосы.