Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

Айден заметно скис.

— Передам. — Он покачал головой, глядя на корзину с кривой улыбкой: — Это сведёт его с ума. — Когда он поднял взгляд, в нём вспыхнул огонь спрайта: — Но тебе скоро нужно понять, чего ты хочешь.

Я сглотнула — тревожно от того, как глубоко он может заглянуть в мою мешанину желаний.

— Скажешь ему, что я не знаю?

Он покачал головой:

— Думаю, ты знаешь. Просто не готова признаться.

— И что же, по-твоему, я хочу?

Он пожал плечами:

— Будь я чтецом мыслей, мне платили бы куда больше. — Магия погасла, глаза вернулись к обычной чёрной глубине. — Не завидую тебе, Кенна, — сказал он с той редкой серьёзностью, на которую был способен с близкими. — Кого бы ты ни выбрала, кто-то пострадает. Один из принцев — и целый дом — будут в ярости. Это нелегко.

— Нет, — призналась я. — Нелегко.

Он посмотрел на меня с участием:

— Но я чувствую, как сильно ты хочешь поступить правильно и выбрать то, что спасёт больше всего жизней. Так что посоветую — как друг, не как слуга Дома Огня: не теряй из виду именно это. Если ты не сможешь жить с решением, не принимай его только потому, что кто-то другой считает, будто так надо. — Улыбнулся криво, наигранно: — Даже если этот «кто-то» — я.

Тронутая, я обняла его. Он ойкнул, пробормотал что-то невнятное в моё плечо про то, что принцессы вообще-то не раздают объятия слугам направо и налево, а потом крепко прижал меня в ответ.

— Надеюсь, Гектор пришлёт тебе цветы похуже, — проворчал он, когда я отпустила.

Я рассмеялась:

— Сомневаюсь, что Гектор пошлёт мне хоть какие-то цветы.

Но мне очень хотелось узнать, что же предложит вместо них Принц Пустоты.

Глава 27

Гектор ждал меня у Дома Пустоты; у его сапог вились щупальца тени. Он стоял под аркой такой ширины, что через неё могли пройти шесть лошадей в ряд, а за ней клубилась такая кромешная тьма, что у меня заболела голова. Изнутри тянуло холодом, и по коже пробежала ответная дрожь — словно само дыхание смерти коснулось меня.

— Каллен говорит, твой дом снова разросся, — произнёс Гектор. Он редко начинал с пустых любезностей — просто входил в разговор так, будто он уже шёл.

— Да.

— Поразительно, насколько убедительным бывает насилие. — Он поморщился. — Манерам моим грош цена. Надо было начать с поздравлений — за бой. И за то, что продержалась дольше меня.

— Это был нечестный поединок.

— Нечестного не бывает. Будь жизнь справедлива, нам бы и драться не пришлось.

— Ты сейчас как Каллен.

Он хмыкнул:

— В своих мудрейших моментах — возможно. — Руки у него были заложены за спину, носок сапога отстукивал едва заметный ритм, пока он меня изучал. — Каллен говорит, тебе можно доверять. — По лицу, однако, было видно: полностью он в этом не уверен — кожа у глаз натянулась, рот стал резкой линией.

— Хотелось бы думать, ты и сам так считаешь, — сказала я, смутившись от упоминания о хорошем мнении Каллена, которое до сих пор не понимала, чем заслужила. — Мы же оба в совете.

— Там же и Друстан, а ему можно доверять лишь до тех пор, пока наши цели совпадают с его собственными. — Он чуть склонил голову, признавая невысказанный довод: — Впрочем, каждый из нас сперва бьётся за своё, а уж потом за всё остальное. Он просто особенно раздражающ в этом.

— Если целью у него остаётся благо Мистея, то для правителя это не худшее качество.

— Меня беспокоят вторичные цели, о которых он умалчивает. — Гектор покачал головой. — Хотел бы я уговорить тебя быть мелочнее. Ты слишком благородна для фейри.

Слишком благородна для Благородных фейри — ирония. Я приподняла брови, невольно улыбнувшись:

— Ты не хочешь уверить меня в собственной благородности?

— Не как Друстан. Я хочу уверить тебя в своей смелости, силе и пригодности к короне. Мне не нужно, чтобы ты слагала обо мне героические баллады.

Я опустила взгляд, скрывая усмешку:

— Уверена, Друстан был бы не прочь получить балладу.

С Гектором редко выпадал шанс поговорить наедине, и я позволила себе секунду просто посмотреть на него. Ростом он был как Каллен, но мощнее, не столь правильно красив. В нём всегда жила готовность сорваться с места; даже здесь, в тишине у собственного дома, он перекатывал вес с пятки на носок, сузив глаза и водя взглядом по каменной резьбе, будто выискивая притаившихся врагов. И это тоже напомнило мне о Каллене.

— Так зачем мы встречаемся? — спросила я.

— Потому что ты просила у меня кое-что.

Дыхание перехватило. Наконец он собирался дать мне то, чего я хотела: объяснение грехов, о которых намекал Друстан. Ту тайну, ради которой, по словам Каллена, он поставил на кон всё; то великое, не проговариваемое прошлое Гектора.

— Хорошо, — сказала я, ладонями пригладив перед шнуровкой алого платья. — Что ты хочешь мне показать?

— Это недалеко — спустимся по склону.

— Пойдём. — Я подхватила подол и повернула в нужную сторону.

Он пошёл рядом.

— Друстан прежде, чем пуститься со мной в неизвестность, задал бы десяток уточняющих вопросов.

— Что ж, у Друстана есть причины тебе не доверять. У меня же нет желания нацепить корону, а раз я — та, кто может вручить её тебе, полагаю, моей безопасности ничто не грозит.

Он коротко рассмеялся носом:

— В этом ты права.

— Если уж на то пошло, — продолжила я, когда мы двинулись по пандусу, — в большей опасности, пожалуй, ты. Будь я уже на стороне Друстана, тебе стоило бы опасаться покушения.

Может, и глупо такое проговаривать — пусть и в шутку. Но он рассмеялся — так же удивлённо, как смеялся Каллен, когда я заставала его врасплох.

— Уверяю, если бы ты выбрала Друстана, я бы уже знал. Он прислал бы ко мне трубачей к самым дверям. — Губы Гектора криво дёрнулись: — Подозреваю, ты всё ещё держишь на него обиду, как бы ни старалась быть благородной.

— Возможно. — Несомненно. — Но в конце концов я хочу для Мистея лучшего. Что бы я ни чувствовала к Друстану… или кому-либо ещё.

— В итоге именно это и сказал Каллен: ты хочешь поступить правильно, а не легко.

Мне стало тепло. Одно из самых красивых, что кто-либо говорил обо мне. С чего это Каллен сказал ему такое? И с чего вообще поверил? Наша странная связь — по-другому не назовёшь эти поиски взгляда в толпе, эти спарринги, от которых я выходила сбитой дыханием и взъерошенной изнутри, — началась с того, что Каллен шантажировал меня, поймав на жульничестве. Начиналась она вовсе не с чистоты сердец.

Здесь, в коридорах, горело меньше света, чем в других местах Мистея. Вместо факелов в кованых держателях — свечи в нишах: одинокие чёрные свечи и целые гроздья в замысловатых канделябрах. Так тени получались гуще и длиннее, но это странным образом успокаивало — как полночь за книгой при одном огоньке, когда золотистое мерцание едва сдерживает наступающий мрак.

Некоторые канделябры были остроугольны и нелепы, другие — удивительно живые. Мы миновали один, похожий на миниатюрное серебряное дерево: свечи на каждой ветви, в листве — золотая птица. Вглядываясь в завитки «корья» и тонкий изгиб её коготков, я подумала, что лучшая красота Мистея часто прячется в самых мелких подробностях.

Путь завернул и разветвился. Гектор огляделся, поднял ладонь — и тени развернулись вокруг нас. Тьма скользнула во все стороны и застыла, перегораживая развилки. Словно мы очутились в коконе.

Он явно хотел скрыть наш маршрут от чужих глаз. Я вытянулась магией, вслушалась в сердца.

— Никого не чувствую, — сказала я.

Он хмыкнул:

— Осторожности много не бывает. — И, вместо того чтобы свернуть вправо или влево, повернулся к стене и прижал к ней ладонь. Щёлкнул замок, и дверь, которую я раньше не различала, распахнулась. За ней тянулся ещё один коридор со свечами. Узкий служебный ход, уставленный кладовками. Таких мест по всему Мистею полно: серые, с каменной шкуркой на дверях — чтобы незаметно взять ведро, чистое бельё, столовое серебро к внезапному пиру.