Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

Глядя на эту маску ярости и горя, я ещё острее чувствовала: его страсть ко мне никогда не зайдёт глубже. Сколько бы любовников он ни сменил, сколько бы чар ни расточал во имя власти — сердце Друстана заперто. Его ключ лежит в куче пепла.

— Всё было не так, — сказала я ровно. Каллен попытался бы спасти того ребёнка. Кто-то другой донёс Осрику.

Друстан развернулся и прошёлся по комнате, вцепившись пальцами в медные волосы:

— Откуда тебе знать, как было?

— Потому что я знаю Каллена. Ты хоть раз спрашивал его об этом? Может, поговоришь с ним и с Гектором — как с союзниками, какими сам их называешь? — Я не стану выдавать тайну подменышей у Дома Пустоты, но что-то надо менять — иначе наш союз сгниёт изнутри от такого яда.

Он покачал головой:

— Сначала она, теперь ты. Он тебя погубит. — Он снова подступил. — Когда объявишь Гектора королём? Раз уж ты столько знаешь про Дом Пустоты.

Мы снова вернулись к этому. К злости и требованиям — потому что, как я уже знала, ненависть держать легче, чем боль.

— Я сказала тебе…

— Эта корона — моя, Кенна. Моя по праву. Я её получу.

Глаза Друстана вспыхнули огнём — сперва оранжевым, потом незнакомым мне прежде бледно-ослепительным голубым. Воздух вокруг него дрогнул, искривляясь от жара, исходящего от тела. Стоять так близко было больно — по лицу градом катил пот, кожа натянулась так, будто вот-вот лопнет.

Волна страха прокатилась по мне. Вот оно — лицо фанатика.

Иногда всё вдруг становилось до кристальной ясности. Недели метаний, часы, потраченные на выверенные слова и обещания о светлом будущем, — и всё сходилось к одному, разбивающему на осколки прозрению. Корона — вера Друстана. А я — препятствие на его пути.

— Ты говорил, что тебе нужна «остужающая» рядом с тобой, — произнесла я, дрожа. Я потянулась к своей магии, готовясь задействовать её. Он мог сжечь меня заживо, если бы захотел, — и хотя я ни за что не поверила бы прежде, что Друстан способен на подобное, сейчас он был не тем Друстаном, которого я знала. — Говорю тебе прямо: я ещё не объявила о поддержке Гектора, и Каллен не решает за меня мою политику. — Я сглотнула, понимая, как опасны следующие слова, но отказываться сглаживать углы. Не для этого я заключала договор с Осколками и с самой собой. — Но если ты считаешь корону своим правом, а не привилегией, не честью и не ответственностью, — ты её не достоин.

В уголках его глаз мигнуло пламя. Это были слёзы, я ошарашенно поняла. Пылающие слёзы, которые он смахнул и швырнул в сторону — капли прожгли в обивке дивана крохотные дырочки.

Я никогда прежде не видела, чтобы Друстан плакал.

Моя Кровавая магия уже оплела его грудь. Я держала его сердце в невидимой хватке, ожидая ответа. Оно билось под клеткой моей силы — двойные удары отсчитывали мгновения, растягивавшиеся до бесконечности. Такое хрупкое, это сердце.

Моя магия следила за тем, как расширяются его лёгкие: вдох, ещё один. Пламя в его взгляде погасло, радужка стала пепельно-серой. Руки опустились, раскрытые, безоружные.

— Ты права, — сказал он глухо, и я ясно ощутила, как он борется с собой, заталкивая огонь и ярость обратно, в ту тёмную яму, где обычно их запирал. — Это не тот правитель, которым я хочу быть. Прости, Кенна.

Колени подогнулись от облегчения — столкновения удалось избежать. Я упёрлась ладонями в спинку стула.

— Ты правда это имеешь в виду?

Он закрыл глаза и сделал ещё несколько медленных вдохов. Один, три, десять. Когда вновь взглянул на меня, лицо его было полным раскаяния.

— Ты увидела мою другую сторону, — произнёс он. — Ту, которую я сам ненавижу и изо всех сил стараюсь держать взаперти. — Он поморщился, потёр виски. Пальцы заметно дрожали. — Надеюсь, ты сумеешь меня простить.

Что такое прощение? Действие? Чувство? Мечта о том, что будущее станет другим, если научиться отпускать прошлое? Я не была уверена, что кто-то из нас это умеет.

— Всё перепуталось, — прошептал он, когда я не ответила. — Она, ты и всё прочее. Столетия боли. Я сражался, пытался всё исправить, но не… не всегда понимаю, где проходит черта. И не стал ли я ровно тем, кого она бы ненавидела.

Я осторожно отпустила его сердце — и почувствовала горькую жалость. Я вспомнила Гектора, разбивающего ряд стеклянных бутылей из-за утраченной любви. Каллена, убеждающего себя — и меня, — что не заслуживает ничего яркого и прекрасного. Мы все изъедены яростью и сожалением, и эти чувства гниют внутри, когда их нельзя выставлять на свет.

Каждый демон однажды вырывается на свободу. Даже демон Друстана.

— Уже то, что ты задаёшь себе этот вопрос, — верный шаг, — сказала я.

Его ладонь всё еще заслоняла глаза. Я видела, как вздрагивает кадык.

— Тебе лучше уйти.

Этот разговор обрублен. Всё, между нами, обрублено — и, пожалуй, таким и останется. Сегодня мы пересекли черту, обратной дороги нет.

Среди всех чувств, которые я ожидала испытать, когда моё решение прояснится, я не предполагала, что горе окажется самым главным.

— Кенна, — тихо произнёс Друстан. — Пожалуйста. Оставь мне моё достоинство.

На его щеках блестела влага. На этот раз настоящие слёзы, не огненные. По Милдрите? По мне — отданной в объятия его врага? Или по амбициям, которые, он наверняка понимал, только что сам обрёк?

Скорее всего, всё сразу — и неразделимо.

Я выскользнула из кабинета, оставив его наедине с его сожалениями.

Глава 35

Мы с Ларой отпустили горничных и стали готовиться к маскараду вместе. Сначала я уложила ей волосы, потом она — мне, и всё это время мы говорили о невозможных выборах.

— Что чувствуешь теперь, когда всё решено? — спросила она, втыкая шпильку с рубиновым наконечником в узел кос на затылке. Верхнюю половину волос она скрепила, остальное оставила свободно спадать.

— Ещё не решено, — ответила я, глядя в зеркало. На нас всё ещё были домашние халаты, лицо у меня без макияжа — я собиралась накраситься под бальный наряд. Под глазами залегли усталые тени, и я ощущала себя как будто в двух телах сразу — принцесса и крестьянка. — Всё решится после полуночи.

Я разослала письма Друстану, Гектору и Гвенейре, созвав союз на встречу после маскарада. Через пять часов я скажу им, что нашим королём станет Гектор, и мы все проверим, чего стоит наше слово.

— Но решение принято, — сказала Лара. — Должно быть, полегчало.

— Полегчало. И всё равно страшно — я не знаю, как отреагируют Друстан и Гвенейра. — Сегодня я увидела другую сторону Друстана. Он показал настоящее — некрасивое, ирония в том, что его правда, единственное, чего я от него хотела, стала тем, что окончательно оттолкнуло меня.

Я утешалась мыслью о детях Гектора-подменышах и его признанием: я могу с ним не всегда соглашаться, и он не всегда будет мудр, но причины у него правильные, а остальное мы разберём вместе. На таком можно строить будущее.

«По праву моему» — нельзя.

— Ты боишься реакции Гвенейры? — тихо спросила я, встречаясь с Ларой взглядом в зеркале.

Её губы плотно сжались.

— Если она этого не примет, значит, она не та, кем я её считала.

Это было самым близким к разговору о её чувствах к Гвенейре. О Каллене мы поговорили — Лара, конечно, усомнилась в моей вменяемости (что не новость), но сказала, что ей важно лишь одно: как он ко мне относится. А вот признаться в собственных надеждах она так и не решилась, хоть я и оставляла ей лазейки. Возможно, не хотела признавать возможность вслух, пока не будет уверена, что её не отнимут.

— Если хочешь знать моё мнение, — сказала Лара, — ты выбрала правильно.

Ком встал в горле.

— Из-за Селвина?

Она молчала, вдевая ещё одну рубиновую шпильку. Пылающие капли в волосах напоминали ливень на закате — словно тучи на миг разошлись, и солнце окрасило всё в умирающий алый.

— В основном из-за него, — произнесла наконец Лара. — Но ещё и потому, что ты права. Друстан хочет трон по не тем причинам, не только по тем, что правильные.