Принцесса крови (ЛП) - Хоули Сара

Он не ответил, лишь дышал, раскрывая губы, и смотрел на меня так, будто я и была тем самым далёким берегом.

— Так что нет, — сказала я и подошла ещё ближе; шелест моих юбок скользнул по его ногам. — Я не убегу. Я не стану судить тебя за ту девочку. Потому что я знаю тебя, и ты не причинишь мне вреда, и ты гораздо больше, чем то, к чему тебя принуждали. — Он открыл рот, и я перебила, не давая возразить: — Я понимаю, в твоём прошлом будут преступления без ясной границы. Понимаю. И всё равно я здесь. Я не уйду, потому что ты… — дыхание сорвалось, — ты чудесный, Каллен. Ты внимательный, ты защищаешь, ты бьёшься, когда другие давно бы сдались. Я не отпущу тебя.

Вот. Я положила сердце на ладонь — бери, только хватит ли смелости?

Пламя свечей колыхнулось. Тишина густела. Я ждала, глядя на него снизу вверх — с надеждой и страхом вперемешку.

Каллен моргнул — медленно, словно смахнул с ресниц пепел. Потом весь содрогнулся, будто стряхнул с себя чудовище, вцепившееся когтями.

И ухватил меня за талию, наклонился и поцеловал.

Внутри вспыхнули ослепительные искры. Я обвила его шею и ответила, переполненная радостью и скорбью разом. Скорбью по всему, что ему довелось вынести; радостью — потому что этот поцелуй был обещанием. Каллен перестал бежать.

Наш первый поцелуй был лихорадкой — взрывом такой жадной нужды, что она почти обернулась насилием. Этот — иной. Не менее яростный, но глубже, медленнее. Больше. Каллен целовал так, словно хотел меня поглотить. Его язык скользнул мне в рот, и он застонал, когда я встретила его своим.

Он повёл меня назад, и мои бёдра ударились о письменный стол — перья задребезжали. Не прерывая поцелуя, Каллен смахнул со столешницы всё: ваза с розой разлетелась, стекло хрустнуло под ногами; он приподнял меня и усадил на стол. Я возилась с пряжкой его пояса; ремень и ножи бухнулись на пол. Я развела бёдра шире, впуская его ближе, и когда наши тела сомкнулись, у нас вырвались одинаковые стоны.

— Кенна, — выдохнул он, уткнувшись лицом в мою шею. — Я не…

— Не что? — прохрипела я, ошалев от желания, пока он целовал меня по горлу.

— Не понимаю, как может быть так хорошо, — сказал он в такт моему бешеному пульсу. — Не понимаю, как это пережить.

Я снова зарылась пальцами в его волосы и потянула к моему рту. Таз сам пошёл навстречу; он хлопнул ладонью по столу, другой рукой обнял меня и навалился — у меня выгнулась спина.

Я принялась расстёгивать пуговицы его туники — мне нужно было его тело, его кожа. Каллен рыкнул, коротко, по-звериному, и на миг отстранился лишь затем, чтобы собрать мои юбки в охапку, проталкивая ткань выше колен. Атлас вздулся, между нами, и его руки скользнули под него — горячие ладони легли мне на голые бёдра.

— Что я только не мечтал сделать с тобой, — прошептал он. — Что я мечтал сделать тебе. Тебе этого не представить.

Я справилась лишь с двумя пуговицами — сложно было думать, когда его пальцы так ехали вверх по моим ногам.

— Скажи, — попросила я, перебираясь к третьей.

— Я представлял нас в тёмных нишах, где любой может на нас наткнуться, — он подчеркнул слова поцелуем под ушком. — Моя ладонь у тебя на губах — чтобы не кричала, потому что я делаю тебе так хорошо, что ты не можешь сдержаться. Я мечтаю о твоих алых губах, оставляющих следы на моём члене, пока ты смотришь на меня своими чертовски прекрасными глазами, и мечтаю вставать перед тобой на колени по нескольку раз в день — где угодно и когда только сумею украсть тебя — потому что я не просто хочу тебя, Кенна. Я голодаю по тебе.

— Ох… — сорвалось у меня, когда он втянул кожу на шее. — Каллен…

Его пальцы нащупали фигурный край шёлковых панталон, стянули их — и отбросили прочь. Левая рука сплелась в моих волосах, правая поползла вверх по ноге, и большой палец погладил ту тончайшую складку, где бедро срастается с телом. Он впился зубами в шею — ласковый укус, сладкая боль.

— Я мечтал помогать тебе затягивать такую невозможную лентами гадость перед балом, — хрипел он. — Сам затяну каждую шнуровку… а потом всё испорчу, потому что не удержусь и залезу к тебе руками. Разрежу платье к чёрту, согну тебя перед зеркалом, чтобы видеть твоё лицо, когда войду. А потом буду танцевать с тобой весь вечер — зная, что ты всё ещё влажная от меня. — Его вздох коснулся моего пульса; он продолжал дразнить большим пальцем, каждый раз проходя всё ближе к самому центру. Потом отстранился настолько, чтобы заглянуть мне в глаза — взгляд тёмный, лихорадочный от желания. — Но больше всего я мечтаю о другом. Танцевать с тобой. Смотреть, как ты улыбаешься. Слушать твой смех. Никогда не отпускать. Быть с тобой — не в тени, а на свету.

Слова перехватили дыхание. Узнать, что в свободные часы он мечтает не только о сексе — мечтает танцевать со мной и стоять рядом, не прячась… Эта мысль заполнила пустоту внутри, пустоту, что зияла слишком давно. Возможно, всю мою жизнь: я рано и прочно усвоила — во мне мало того, ради чего кто-то захочет остаться.

Каллен не считал себя достойным, но хотел остаться.

Подобное тянется к подобному, подумала я, ловя его жадный, тоскующий взгляд. Он был куда одинокее меня — и гораздо дольше.

— Я хочу всего этого, — сказала я, оставив в покое пуговицы и проведя пальцами по его взъерошенным волосам. Губы у него были покрасневшие не только от поцелуев: моя помада держалась крепко, её лучше смывать маслом, но и она не выдержала такого жара, и тонкая ало-красная полоска в уголке его рта заставила меня ощутить собственнический восторг. — Хочу заниматься с тобой любовью. Хочу танцевать с тобой. Хочу, чтобы весь Мистей знал: я выбрала тебя — и буду выбирать снова и снова.

С самых первых моих походов на Болото я ценила клады, найденные в самых неожиданных местах. Этот я не отпущу.

Каллен грубо выдохнул и с яростью вновь сомкнул мои губы своими. Его большой палец наконец прошёл тот последний дюйм внутрь — скользнул по моему центру, раздвигая внешние лепестки, чтобы добраться до нежной мякоти. Я заскулила, когда он коснулся клитора.

— Мокрая, — произнёс он с благоговейным изумлением. — Такая, мокрая. Вся — для меня.

— Для тебя, — согласилась я, распластав пальцы на участке груди, который мне всё-таки удалось обнажить. Под ладонью у него бешено колотилось сердце.

Он принялся растирать чувствительную жемчужину ровно и неумолимо, пока мои бёдра не задвигались, требуя большего, — и тогда повернул кисть, упёрся средним пальцем в мой вход.

— Это ты любишь? — спросил он и медленно вошёл.

— Да! — сорвалось у меня; я сжалась на его пальце, пульсируя.

Второй рукой он крепче стиснул мои переплетенные волосы, заставляя голову клониться набок, и шепнул прямо в ухо горячими губами:

— Я должен попробовать тебя. Позволь мне тебя вкусить, Кенна. Пожалуйста.

Его палец гладил меня глубоко, ладонь терлась о клитор; от ощущения — и от картины в голове, где Каллен стоит на коленях — у меня вырвался всхлип. Потом я вспомнила его признание.

— Ты… Ты такое уже делал?

— Нет, — прошептал он. — Но я шпионю веками. Я прекрасно осведомлён, как это делается.

Каллен действительно был девственником. Для вековой жизни фейри — шок, но в свете его прошлого — закономерно. Самые жестокие уроки он получил слишком рано: что любое сокровище, показанное миру, у тебя отнимут; что предательство — неизбежность; что любовь — отличное оружие. Он никогда не доверял никому настолько, чтобы подпустить близко.

Но он доверял мне — и эта мысль раздула в груди такое чувство, что стало почти больно.

— Это… проблема? — спросил он, отодвигаясь, чтобы увидеть моё лицо. Его глаза уже не были бездонно-чёрными, как Пустота, но зрачки разрослись, затопив полночным кольцом радужку.

— Нет! — поспешила я. — Совсем нет. Я просто хочу, чтобы тебе тоже было хорошо.

Он быстро коснулся моих губ, не прекращая работать рукой между моих бёдер.

— Я месяцами представлял, какая ты на вкус. Никаких «так себе» не будет — только взрыв мозга.