В клетке у зверя (СИ) - Юта Анна

Волжский усмехается и садится за стол. Жестом указывает мне место напротив.

— Обычно обитатели этого дома едят в столовой, но я захотел провести время с тобой наедине, — бархатисто произносит он и вынимает нож с вилкой из мягкой салфетки.

Я и правда голодная. Ароматы и вид еды растравили аппетит, желудок вот-вот заурчит и выдаст меня с потрохами. Все же подчиняюсь и опускаюсь на стул напротив Волжского. Он отрезает ломтик мяса и кладет в рот. Очень эротично. Неприлично эротично он ест. Хотя, уверена, сам он ничего такого не вкладывает, и это вообще только в моем воспаленном мозгу. Тем не менее я не могу оторвать взгляд от его вилки, которая направляется наколоть новый кусок мяса.

— Ты так и не ответила на вопрос, что ты получишь за эту самоубийственную миссию, — ушей касается голос Волжского. Суть вопроса доходит не сразу. — За что же ты продала свою жизнь?

По коже пробегает дрожь.

— Вы нарочно пугаете меня, — произношу утвердительно. — Я думаю, вы меня отпустите, когда выясните, что нужно полковнику.

— С чего такая уверенность? — он искренне удивляется и поднимает уголки губ.

Никакой уверенности нет, конечно. И мне до дрожи страшно.

— Глаза у вас добрые, Вадим Романович, — вытягиваю губы в линию. Никак не могу взяться за вилку.

— Это я тебе зубы не показывал, куколка, — посмеивается Волжский в ответ. — Как покажу, сразу поймешь, что дело пахнет керосином. Что он тебе пообещал? — на этих словах он резко повышает голос, так что я подпрыгиваю на стуле. Руки дрожат, и я их прячу под попу.

— Не кричите на меня, — взвизгиваю больше от страха, но ещё и от обиды. — Я не продажная тварь, не потаскуха и не проститутка! Он обещал меня посадить, если я не выполню задачу!

Волжский удивляется так, что брови подлетают. Откидывается на стуле, отложив приборы, сцепляет пальцы на груди.

— И за что же? — выглядит заинтересованным.

— За торговлю наркотиками, — сдуваюсь. Мне стыдно это даже произносить. — Я не знаю, кто в моей клинике этим занимается и занимается ли, но он пришел с обыском в мою смену и…

Слезы душат. Больно вспоминать тот вечер и все дальнейшее, что привело меня к этому разговору. К человеку, который меня в бетон закатает и забудет.

— А ты сама… не банчишь? — тянет Волжский.

— Бан… что? — переспрашиваю. Слово незнакомое.

— Проехали. Ешь, остывает, — приказывает он и, вынув телефон, что-то набирает.

Ем. Лучше есть, чем говорить. Еда вкусная, но я не могу насладиться ни нежностью мяса, ни свежестью овощей, ни пикантностью соуса. Краски жизни вдруг поблекли и омертвели. Жую и глотаю, смотрю в одну точку мимо плеча Волжского.

Когда на тарелке почти ничего не остается, он снова спрашивает:

— А теперь говори, как все было, — складывает руки на груди. — Уж больно интересные небылицы ты рассказываешь.

— Это не небылицы! — вскидываюсь возмущенно. — Он сказал, что уголовное дело завел, что я первая в списке подозреваемых, и он даст делу ход, если я не пойду к вам под видом специалиста из министерства.

Смотрю на Волжского и вижу, что не верит. Душу захлестывает отчаяние.

— Ну почему вы мне не верите?! — в переносице саднит. Это бесчестно, что один меня оболгал, а другой и вовсе записал в проститутки.

— Я тебе верю, — он кровожадно улыбается. — И мне нравится знать, что вариантов у тебя нет.

Что-то меня пугает его взгляд.

Волжский поднимается из-за стола, задергивает длинную плотную штору, отгораживая веранду от остального дома и с хозяйским видом поворачивается ко мне. Произносит кровожадно:

— На этот раз нам никто не помешает.

24. ♀

Валерия

Волжский пожирает меня взглядом несколько секунд, точно впитывая эмоции, которые из меня вот-вот брызнут слезами.

— Разденься, — приказывает. Нравится ему, что ли, выражение?

Подавленность сгребает волю в цепкие лапы. Хочу потянуть время.

— Зачем? — голос внезапно садится.

— Не думай, Валерия. Не анализируй. Просто исполняй, — недобрым тоном цедит Волжский. — Я хочу, ты делаешь. Только в таком виде у нас с тобой получится сосуществовать Ты моя любовница, если не забыла, а от любовницы я хочу покорности.

Да что он там не видел? Тем более, я совсем недавно перед ним уже раздевалась. Только вот сейчас все иначе. Я кожей чувствую его желание, и ужас того, что последует за раздеванием, меня душит, точно удавкой.

Встаю из-за стола. Тяну платье вверх и, сняв, откладываю на диван. Лифчик отправляется следом. Волжский подгоняет рокотливым голосом, вынуждая снять ещё и трусики. Исполняю. Стоит выпрямиться, руки сами норовят сцепиться внизу живота. А щеки начинают пылать.

— Руки, — хрипло тянет Волжский. — За спину убери.

Исполняю. И правда проще не думать. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть его взгляда. По коже то и дело пробегает озноб, хотя тут не холодно.

Уши улавливают звук шагов. Волжский приближается. Я чувствую его тепло. Обходит меня по кругу. Кружит, как акула. Останавливается спереди, бережно убирает волосы мне за ухо.

— Открой глаза, — снова хриплый приказ.

Нехотя разлепляю веки. Ловлю на себе обжигающий взгляд Волжского. Он смотрит в глаза, и в его я читаю жажду.

— А теперь на чистоту, — он коварно улыбается. — Ты правда девственница?

Киваю и сжимаю губы, стараясь не заплакать. Кто не боится первого раза? А первого раза с незнакомцем, от которого зависит твоя жизнь?

Волжский хмыкает, оглядывает мою грудь. Ведет пальцем сверху вниз, задевая сосок. Не противно прикасается. В других обстоятельствах это могло бы быть даже приятно. Но это домыслы моего мозга. Тело реагирует инстинктивно. От прикосновения Волжского по коже разбегаются мурашки, и соски мгновенно твердеют.

— Ммм, какая ты чувствительная девочка, — довольным голосом мурлычет он, а затем указывает мне на диван. — Сядь на спинку и разведи ножки.

Не решаюсь спорить. К тому же хочется вырваться из его личного пространства. Но меня так штормит, что походка получается дерганой. Честно делаю как он сказал, но не могу пересилить себя, ноги ставлю чуть уже, чем на ширине плеч. Упираю ладони в колени.

Волжский напоминает мне хищника, аппетитно облизывающегося на пойманную жертву. Направляется ко мне и встает напротив. Берет за плечи и прислоняет меня лопатками к стене. А потом мягко кладет руки мне на колени и разводит в стороны. Мне жутко неловко. Стыдно. А ещё появляется затопляющее ощущение беззащитности. Опускаю руки между бедер, и Волжский снова приказывает убрать их. Жадно смотрит прямо туда. Скользит пальцами по внутренней стороне бедер, но останавливается на середине.

— Ты очень красивая, — произносит почти севшим голосом, потом упирает дикий маслянистый взгляд мне в глаза. — Оближи пальцы и поласкай себя.

Почти дергаюсь от такого приказа. Смотрю на Волжского, как баран на новые ворота, не в силах и слова сказать. Он хочет, чтобы я при нем… занялась самоудовлетворением?! Я, конечно, это умею. Как не уметь, когда живешь одна и ни о какой личной жизни не думаешь? Но делать это под пристальным взглядом мужчины?

— Валерия, ты слышала, — подгоняет Волжский. — Давай, кончи для меня.

Сглатываю тяжелый ком.

— Я не могу… — все же пытаюсь воззвать к здравому смыслу. — Как вы это себе представляете?

— Красиво и соблазнительно, — он непреклонен. Берет стул от стола и усаживается у дивана, аккурат напротив моих разведенных ног. — Сделай это. Я хочу посмотреть.

Черт. Не хочу выводить его из себя. А ещё больше не хочу рукоблудить при мужчине. Но Волжский в гневе страшнее, чем сколько-то минут позора.

Подношу правую руку к лицу и облизываю три пальца. Опускаю ладонь между ног и глажу себя. Закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях. Нащупываю нужный нажим и ритм, и мне становится приятно. Щеки так и пылают огнем, но возбуждение уже схватило мое тело, логика ослабляет позиции, на первый план выходит животная часть, которая обычно плотно закупорена наслоениями правил и норм морали.