(не)вернуть. Цена искупления - Анна Гранина

Сажусь обратно в машину, резко хлопаю дверью и заводя мотор, обещаю самому себе:

— Свобода? Хрен тебе, Вика. Ты моя, и дочка — моя. Я всё разрушил однажды, но теперь костьми лягу — ты не уйдёшь. Пока жив — не отпущу.

Девочки, вчера не смогла выложить главу, ребенок приболел. Комментарии читаю - вы супер! Спасибо за интерес к истории. Бью себя по рукам чтобы не спойлернуть в ответах... Завтра зачтем продолжение.

Глава 10.

Максим.

Я снова за рулём, но домой не спешу. Нужно успокоиться, а внутри всё полыхает так, будто кто-то подлил бензина в огонь, который не гаснет уже полгода. Но эти два дня он полыхает еще хлеще…

Гляжу в окно, но не вижу ничего вокруг. Перед глазами только жена. Беременная, красивая, хрупкая и нежная, порой воинственная. Моя. И одновременно — совсем чужая. Пальцы стискивают руль, костяшки белеют, но я почти не чувствую боли — всё внутри горит, жжёт, как раскалённый металл. Кровь стучит в висках после ателье, после ресторана, после блеянья начбеза, который только что сбивчиво выложил мне её жизнь за последние шесть месяцев.

Не могу выкинуть из головы образ её округлившегося живота. Тот момент у ателье, когда впервые понимаю, что она носит моего ребёнка. Внутри что-то взрывается, вспыхивает огнём — болезненным и ярким. Шок, растерянность, ярость на себя, и чувство, которое не описать словами: первобытное, жадное, безумное.

Она носит моего ребёнка. Нашу дочь.

А я не знаю об этом.

Сколько ночей она проводит одна, глядя в потолок, мечтая или боясь, переживая эти моменты в одиночестве? Представляю её в маленькой квартире у моря во Флоренции — как она сидит у окна, гладит живот, шепчет что-то малышке. Она справляется без меня, без моей поддержки, без моих рук, которые должны держать её, защищать, чувствовать первые толчки нашей девочки.

Я пропускаю всё самое важное.

Когда она сказала мне, что у нас будет дочь, во мне что-то треснуло и сломалось окончательно.

Мы с Викой мечтали о втором ребёнке больше десяти лет. Я видел её слёзы, отчаяние после каждого отрицательного теста, после каждого похода к врачу. Она винила себя, а я винил себя за то, что не могу ей помочь. Когда наши отношения начали рушиться из-за этого, я запретил себе думать о детях. Просто запретил. Не хотел причинять ей ещё больше боли. У нас есть Ромка — вырос замечательный парень! А дочка… или второй сын… Значит, не судьба. Так я решил тогда, просто чтобы девочка моя перестала плакать.

А теперь, когда мы разведены, когда она смотрит на меня, как на чужого, я узнаю, что она носит мою дочь. Нашу девочку. Малышку, которую я даже не смею мечтать потрогать сейчас, почувствовать её движения, услышать, как бьётся её крошечное сердце. Я пропускаю столько моментов — всё пропускаю.

Не видел, как Вика узнала о беременности, не видел, как она плакала и улыбалась, обнимая себя руками, защищая новую жизнь. Не был с ней, когда она смотрела на экран УЗИ, впервые слыша стук маленького сердечка. Сергей только что в «Праге» выкладывал мне кусочки её жизни — Лондон, Флоренция, одиночество, — но этого мало.

Я должен был быть там. Должен был видеть её глаза, полные слёз и надежды, слышать её шёпот, когда она узнала, что ждёт девочку, прижиматься ухом к её животу и ощущать те первые, еле заметные толчки нашей малышки.

Но я ничего из этого не разделил с ней. Ни единой эмоции. Я слеп, глух, жесток.

Сжимаю руль сильнее, чувствуя, как боль в груди становится невыносимой. Я сам лишил себя этих моментов. Лишил Вику того, что должен быть рядом. А она всё сделала сама, справилась, выносила беременность, защитила нашу дочь. Она сильна там, где я слаб.

Вспоминаю её сегодня утром в квартире — как она сидит на диване, хромает, но держится, как её голос дрожит от гнева, когда она кричит, что я не заслужил знать. И она права. Я не заслуживаю. Но остановиться уже не могу. Не теперь, когда знаю.

Светофор мигает красным, останавливаюсь, глядя на пустую дорогу впереди. Москва засыпает, а я не нахожу покоя.

Сегодня я продавливаю поставщика одним звонком. Затем в «Праге» чуть не разбиваю Сергею лицо за его «Я не знал точно, она скрывала живот». Он должен знать! Я плачу ему, чтобы он знал всё. Теперь он принесёт полный отчёт завтра, но даже это не вернёт мне того, что я уже потерял.

Хочу вернуть время назад. Вернуться в тот самый миг, когда она впервые узнаёт, что беременна. Увидеть её лицо, слёзы, улыбку, когда она обнимает себя, шепчет что-то малышке. Быть с ней в кабинете врача, держать её руку, смотреть на экран УЗИ, слушать стук маленького сердца. Прижаться к её животу, почувствовать первые толчки, шептать нашей девочке, что я здесь, что никогда её не оставлю.

Но этого больше не будет. Пропущено безвозвратно.

Теперь перед глазами только её взгляд — уставший, полный боли, ярости и всё же нежности, когда она говорит о нашей дочери. Я сделаю всё, чтобы она снова мне поверила. Чтобы позволила быть рядом. Чтобы дала шанс почувствовать ту жизнь, что растёт внутри неё, услышать стук сердца, ощутить тепло её кожи и нашёптывать нашей малышке, что я больше их никогда не оставлю.

Светофор загорается зелёным, но я ещё несколько секунд сижу неподвижно. Руки дрожат, убираю их с руля, сжимаю в кулаки. Я не знаю, как исправить то, что натворил. Не знаю, как заслужить её прощение. Но теперь во мне живёт уверенность — я буду рядом, даже если придётся идти по острым осколкам собственного прошлого. Даже если Вика никогда меня не простит, я буду там — рядом с ней, рядом с нашей дочкой.

Завожу мотор, выезжаю на дорогу и направляюсь к ней. К Вике. К нашей квартире, где она сейчас, возможно, лежит на диване, гладит живот и что-то шепчет малышке.

Потому что теперь это не просто обещание самому себе.

Глава 11.

Максим.

Поднимаюсь в квартиру, в руках