Предатель. Моя сестра от тебя беременна (СИ) - Барских Оксана

– Может, исправить всё можно? Я к своим годам, Варя, поняла, что о многих поступках молодости жалеешь, а исправить ничего нельзя.

Она явно говорит о том, что скрыла дочь от ее отца, не сказав ему ни о чем, и эта боль чувствуется и осязается, словно она ее до сих пор так и не прожила. Просто усиленно задавила ее под весом житейских многолетних проблем и постаралась забыть. А сейчас эту рану сковырнули и не дают больше возможности спрятать боль глубоко в сердце.

– Глеб изменил мне с родной младшей сестрой. Она беременна, мои родители выгнали меня из дома, сказав мириться с мужем, а Глеб предложил мне жить втроем. Я, он и моя сестра Зина. Если тут и можно что-то исправить, Вера Трофимовна, так это статус нашего брака.

– Сын весь в отца, – качает она печально головой, а затем опускает ее. – Мне жаль, что разлучницей в твоей ситуации оказалась сестра. Она ведь знала, что он занятой мужчина. А я не знала этого в свое время, повелась на льстивые речи и добрый нрав, посчитала, что наконец нашла отца для своего ребенка. Андрей тогда маленький был, мой муж погиб, когда ему был годик, а Родион так поладил с ним, что я оттаяла и решила изменить свое решение, что больше не женюсь, а оказалось… Оказалось всё ложью. Если бы я знала, что он женат, никогда не посмотрела бы на него. Не стала бы причиной слез другой женщины.

– Не вините себя, вы ведь сами знаете, что были не в курсе его статуса. Если кому и чувствовать себя виноватым, так это Родиону Павловичу.

– Но как я всё это объясню своей дочери, Варя? – мрачно спрашивает у меня Вера. Кажется, она всю голову сломала, причем думала не то что не один день, а кажется, не один год над этой дилеммой. – Моя Люба не простит мне того, что я родила ее от женатого любовника. Даже слушать меня не станет.

Вера Трофимовна дрожит вся от переживаний, и я накидываю на ее плечи плед. Она с благодарностью обхватываю мою руку на ее плечи, и я отхожу, чувствуя, что я не одна. Пусть мы и не подруги, но мне впервые удалось выговориться и рассказать о том, что меня беспокоит.

Никому не говорила про поступок родителей, ведь мне стыдно, что они за это время, как выгнали меня, даже ни разу мне не позвонили, хотя мой номер у них есть, да и меня не держат в плену. Хоть бы удостоверились, что я жива-здорова и нахожусь в безопасности. Но нет.

Их волнует только статус и репутация. Не дай бог кто в деревне узнает, что их старшая дочь разводится, все ведь точно решат, что это муж меня бросил, а не я его. Таковы деревенские реалии и сплетни.

– Она ваша дочь и любит вас, так что примет, – говорю я уверенно, не сомневаясь, что так и есть.

Я сейчас говорю со своей колокольни, ведь так сильно хотела бы поддержки матери, которая есть у этой Любы, сестры Андрея, но мне этого точно не светит.

Я уже хочу предложить Вере чаю, чтобы нам обоим согреться, так как чайник вскипает, как вдруг раздается громкий стук в дверь. Затем еще один и еще, и никак не умолкает, словно посетитель не может и минуты подождать.

– Кто? – настороженно спрашиваю я, не догадавшись поднять шторку от испуга.

– Открывай, Варвара, не то позову Глеба, и он вынесет эту дверь.

Этот неприятный гундящий голос я бы узнала из тысячи.

Агафья Давидовна собственной персоной.

Я приподнимаю шторку, чтобы убедиться, что она одна, без тяжелой артиллерии, и перевожу взгляд на Веру, не обманываюсь, что свекровушка хочет видеть меня.

Она, видимо, вырвалась из дома, а теперь не собирается отступать, требует встречи с соперницей.

– Я с ней поговорю, Варь, – кивает Вера Трофимовна, и я все-таки открываю дверь.

Мать Андрея привстает, явно собираясь выйти на улицу, но Агафья Давидовна резво вскакивает, словно и не было у нее никогда радикулита, на который она часто жаловалась, чтобы перекинуть на меня все заботы по дому, включая ее личные прихоти, и закрывает дверь на щеколду, отталкивая меня в бок.

– Не хочу, чтобы нам помешали мужчины, – невозмутимо говорит она и сжимает кулаки, глядя на Веру.

Мне уже кажется, что она кинется на нее, чтобы устроить драку и выдрать сопернице добрый клок волос, но на удивление этого не происходит. Агафья садится напротив Веры за стол и кивает мне высокомерно, словно я до сих пор ее невестка.

– Сделай-ка нам чаю, дорогуша. Не стой столбом.

Глава 19

Агафья Давидовна, кажется, не до конца понимает, что мы с ее сыном расстались и скоро разведемся. До сих пор считает, что я ее невестка, а значит, должна подчиняться. Хочет помыкать мною, как и раньше, но не осознает, что этого больше не будет.

– Пожалуйста, – говорю я достаточно громко, чтобы она не просто услышала меня, но и отвлеклась от созерцания Веры.

– Что? – переспрашивает Агафья и перевод взгляд на меня. Хмурится, отчего на лбу образовывается глубокая складка на и без того дряблой коже.

– Приличные люди свои просьбы заканчивают словом пожалуйста. И я вам не дорогуша, а Варвара.

Была мысль добавить и отчество, но так злить я ее не стала. Уступила это место Вере Трофимовне, которой еще предстоит прочувствовать на себе неуважение этой женщины, которую, кажется, даже жизнь ничему не учит.

– Пожалуйста, – цедит сквозь зубы моя всё еще свекровь, едва не оскаливается. Видно, что хочет вцепиться мне скрюченными пальцами в волосы, но держит себя в руках, чтобы не отвлекаться и все-таки решить вопрос со своей давней соперницей.

Я киваю, не став больше ничего говорить, и достаю три чашки. На улице и правда похолодало, и раз Агафья не захотела вести разговор на улице, то и я никуда не уйду. Как правильно сказала Вера, мне нельзя простужаться, так что она даже взглядом не намекает мне, что хочет остаться с женой Родиона наедине.

– Зачем ты приехала? Почти тридцать лет прошло, неужели совсем у тебя совести нет? Хочешь рассорить нас с Родиком и разлучить на старости лет? Не вороши прошлое и уезжай. Сколько ты хочешь? Я могу продать драгоценности, тебе на век хватит вырученных с них денег.

Я едва чайник не роняю, когда слышу, что свекровь называет мужа ласковым словом Родик. Никогда подобного обращения от нее не слышала.

– Ну во-первых, не вам, Бахметьевым, говорить о совести. Во-вторых, я никого из семьи не увожу, так что можешь оставить свои украшения при себе. Не бедствую, знаешь ли, так что торговать ничем не собираюсь.

Вера явно хотела сказать что-то похлеще, но сдержалась. Прямая осанка, равнодушный тон, холодный взгляд. Всё в ней было идеально. Она ни капли не нервничает и демонстрирует одно лишь спокойствие. Уверена в себе и своих возможностях, в отличие от Агафьи Давидовны, которой ответ соперницы категорически не нравится.

Она перебирает кольца на пальцах рук, которые держит на коленях, что выдает ее нервозность. Всегда так делает, когда не может подобрать слов или не знает, что предпринять. Обычно она так ведет себя в присутствии Таисии Семеновны, побаиваясь свою свекровь, а сейчас, видимо, беспокоится, увидев Веру такой безмятежной.

Будь на ее месте какая-нибудь хабалка или охотница за деньгами или наследством, уверена, Агафья Давидовна нашлась бы, что сказать и как ее отвадить, а вот такая легкость и уравновешенность оказывается для нее в новинку.

В конце концов, когда я ставлю перед двумя пожилыми женщинами чай, Агафья берет себя в руки и поджимает губы, отчего ее лицо становится еще более худым и резким.

– Не мне говорить о твоей совести, Вера. Это ведь ты когда-то спуталась с женатым мужчиной, у которого был маленький ребенок. Хотела из семьи кормильца увести, а когда тебе этого не позволили, еще возмущалась.

– Я возмущалась? Ты что-то путаешь. Неужели с годами память ослабела? – безмятежно переспрашивает Вера и снисходительно улыбается. Вот только это движение губ никак не касается глаз. Они по-прежнему равнодушны и холодны.

Я ухожу поодаль и присаживаюсь на кровать, скрываясь за перегородкой, чтобы не смущать женщин своим присутствием, но автодом небольшой, а они говорят слишком громко, так что я прекрасно слышу их голоса и разговор.