Предатель. Моя сестра от тебя беременна (СИ) - Барских Оксана

– Ты должна кое с кем поговорить. Раз меня не слушаешь, так родителей своих послушай. Они ведь для тебя авторитнее меня.

Глеб недовольно морщит нос и хватает меня за плечо, словно боится, что я сбегу. Это вызывает у меня усмешку, ведь даже при желании сделать это будет довольно затруднительно.

– Ты серьезно? Вызвал моих родителей на подмогу?

Я вижу, как со стороны остановки к нам идут хмурые родители. Мама в цветастом платье зеленого цвета по пола и дутой куртке не по стилю. Отец одет чуть ли не в треники, а поверх – фуфайка. Выглядят так, будто их буквально силой выдернули из дома и дали всего пять минут на сборы.

– А что еще делать оставалось, если ты никого не слушаешь? Даже мать мою не стесняясь посылаешь.

Последнее, кажется, особенно сильно Глебу не нравится, и он снова заговаривает на эту тему, хоть я и молчу, не собираясь ее развивать.

– Если я тебя обидел, не стоит свою обиду вымещать на моих родителях. Они тут ни причем.

– Я со всеми говорю так, как они того заслуживают. Вот перестанет твоя матушка костерить меня и обращаться, как со сбежавшей прислугой, не ценящего ее авторитарного отношения, тогда и перестану говорить с ней грубо. Каков ответ, таков привет, Глеб, и ты тут совершенно не причем. Можешь не переживать, – заканчиваю я с усмешкой и выдергиваю свою руку из его хвата. – Не прикасайся ко мне, я никуда не сбегаю. Так уж и быть, поговорю с родителями. Даже интересно, что они мне такого могут сказать, что мое мнение о тебе вдруг волшебным образом изменится.

– Они у тебя люди часто болеющие, нуждающиеся в лечении, Варя. Тебе их совсем не жалко? Ты ведь не работаешь и помогать им не можешь, так что их походы по больницам решал всегда я.

Я сжимаю челюсти, когда он начинает прямо говорить о том, что был для моих родителей спонсором.

– Ты сам себя слышишь со стороны? Гордишься тем, что ты для них – лишь пухлый кошелек? Или думаешь, что Зину они к нам отправили только потому, что меня любят и жалеют? Я ездила к ним после того, как застала тебя с сестрицей. Так что ничего нового, что может изменить мое мнение о тебе и всей этой ситуации, сказать мне не смогут. И не надейся на то, что сможешь меня шантажировать с помощью них. Они взрослые люди, так что пусть справляются с больничными счетами сами.

Глебу категорически не нравятся мои слова, но он молчит на это, так как в этот момент к нам подходят мои родители. Мама выглядит обеспокоенной и всё поглядывает на Глеба, а вот отец сверлит взглядом меня. Сразу делает во всем виноватой, уж слишком хорошо я их знаю.

– Немедленно возвращайся домой, к мужу, Варвара. Не позорь наш род. Деревенские не поймут и нас осудят, что тебя неправильно воспитали.

– Вот именно, – поддакивает отцу мама. – Женская доля это – сохранять всеми силами семью. Сама подумай, нам еще Зинку замуж выдавать, кто ее после такого возьмет. Решат, что женщины нашей семье при первой же возникшей проблеме бегут разводиться. Это урон нашей репутации.

У меня голова кругом от их слов. Я даже не сразу нахожусь с ответом.

– Репутации? – удивляюсь я неподдельно. – О какой репутации может идти речь, вы ведь не аристократы. И потом, никто и не вспомнит про мой развод, когда все узнают о беременности Зинкиной вне брака. Вот уж где позор, так позор на ваши седины.

Я говорю ехидно, чтобы они поняли, какую чушь городят, но как оказалось, и на это у них есть свой ответ.

– Никто не узнает. Именно поэтому мы Зинку обратно в город и отправили. Аборт делать опасно, она может больше не родить, поэтому будет рожать. Мы с отцом решили, что как только родит, вы с Глебом ребеночка-то усыновите. Глеб согласен, да, сынок?

Мама с ним говорит поласковее, чем со мной. Отец решительно кивает, двигая усами, а я не знаю, чего мне сейчас хочется сильнее. Рассмеяться им в лицо или расплакаться. Кажется, будто я попала в какую-то дешевую мыльную оперу, но нет. Родители говорят серьезно и не шутят. Они и правда уже обсудили этот вопрос с Глебом и пришли ко мне на разговор подготовленные.

– Зинка после родов еще какое-то время в городе побудет, поможет тебе с двумя детьми, – задумчиво продолжает говорить мама, словно всё это уже решенный вопрос и обсуждению не подлежит. – Запишите ее на какие-нибудь бухгалтерские курсы, чтобы в деревню она с корочкой вернулась. Скажем всем, что она весь этот год была нянькой вам, никто и не узнает, что пузатая она ходила.

Глеб стоит рядом со скрещенными на груди руками и давит на меня своим требовательным взглядом, всё пытается прочитать мои мысли и понять намерения. В отличие от моих родителей, не обольщается, что им удалось меня продавить и навязать свое мнение, хочет услышать мое согласие от меня.

Напряжение в воздухе спадает, так как мое молчание воспринимается ими, как мой отказ от развода и согласие с их планом. Я же ничего не говорю, так как сказанное ими напоминает мне галлюцинацию или какой-то форменный бред. Даже не сразу верится, что они все взрослые люди в здравом уме, раз и правда верят, что другой взрослый человек пойдет у них на поводу.

– А у меня никто спросить не хочет, что я думаю по поводу этого плана? – нарочито спокойным тоном спрашиваю я у родителей, перебивая их бурное обсуждение следующего насыщенного на события года.

Они замолкают и переводят на меня уже удивленные взгляды, словно я сморозила какую-то глупость. Мама даже цокает, пытаясь воззвать, видимо, к моему чувству стыда, которым должна обладать, по ее мнению, каждая приличная женщина. Свободу имеют, дескать, только мужчины.

– Ты погляди на нее, Клава, – обращается к маме отец и осуждающе качает головой. – Мы к ней с добром, проблему возникшую решаем, чтобы ей было лучше, а она еще недовольна. Говорил я тебе, что не надо было ее в город отпускать. Ничего страшного, крутила бы хвосты коровам, как все бабы у нас в деревне, и сидела бы тише воды, ниже травы. А теперь поди ж ты, умной себя возомнила, выше головы родительской прыгает.

Всё внутри меня горит, желает гневным пламенем вырваться и обрушиться на них со всей мощью, но я не позволяю эмоциям взять над собой верх. Даю им выговориться, чтобы еще раз убедиться, что они живут в своем мирке и чужой картины миры не признают.

– Прекрати нас позорить, дочь, – говорит после тирады отца мать. – Побегала, и хватит. Немедленно забирай заявление о разводе, поедем все вместе домой. Зинка уже пирогов напекла. Отцу завтра на обследование в клинику, у него снова колено прихватило. Да и Колька тебя давно не видел. По братишке-то хоть скучаешь? Совсем про него забыла, бессовестная.

Мама ведет себя так, будто я уже согласилась с их решением, а теперь пытается пристыдить меня,

Мое лицо – эмоциональная маска, за которой я скрываю боль.

Я и раньше чувствовала, что в семье со мной не считаются, и им плевать на то, чего я хочу или о чем мечтаю, а сегодня убеждаюсь в том, что я в этой семье лишняя.

Не знаю, решилась бы я высказать им всё, что думаю о них и их отношении ко мне, но в этот момент меня приобнимает появившийся Андрей, чей парфюм я унюхала за пару секунд до его появления.

– Они тебе докучают, милая?

Глава 21

– Они тебе докучают, милая?

От вопроса Андрея выпадают в осадок не только родители, но и я сама. И лишь Глеб сжимает кулаки и выдвигает от злости челюсть, явно желая начистить Андрею лицо. Вот только его кривоватый после прошлой драки нос до сих пор помнит тяжесть чужих кулаков, так что он стоит на месте, всем видом показывая, что он еще с ним поквитается.

– Мы уже заканчиваем, – говорю я охрипшим голосом и касаюсь рукой горла.

В этот момент отмирают и родители, которые всё это время смотрят на нас с неприятным удивлением. Вот уж чего они явно не ожидали, так это того, что у меня есть ухажер. В их понимании ни я, ни Зина никому не нужны, и никто приличный на нас уже не посмотрит. И если уж Зину они спасут тем, что скинут на меня ее ребенка, то меня – тем, что сохранят мне брак, который мне больше не нужен.