Мамочка для принцессы (СИ) - Моргана Редж

Близость становится не страстным штурмом, а медленным, бесконечно бережным открытием. Каждым прикосновением, каждым поцелуем он будто спрашивает разрешения. И я даю его. Словами. Вздохами. Дрожью в ответ на его ладони. Мы были двумя ранеными душами, которые нашли друг в друге не страсть, а исцеление. И в этом исцелении рождается новая, чистая, всепоглощающая страсть. Когда я, наконец, позволяю себе полностью расслабиться в его объятиях, заглядываю в его глаза, полные такого трепета и благодарности, что перехватывает дыхание, я понимаю — вот он. Мой дом. Не в стенах. В этом человеке.

Мы лежим в темноте, уже без свечей, сплетенные так тесно, что не понятно, где заканчиваюсь я и начинается он. Его пальцы медленно перебирают прядь моих волос.

— Ася, — он произносит мое имя так тихо, что это больше похоже на дуновение. — М-м? — я прижимаюсь щекой к его груди, слушая стук сердца. — Поднимись. Немного.

Я, удивленная, приподнимаюсь на локте. В темноте я вижу только смутные очертания его лица. Он тянется к прикроватной тумбочке, что-то достает. И затем берет мою руку.

Холодок металла касается кожи моего безымянного пальца. Я замираю. Он медленно, невероятно нежно, надевает кольцо.

Это не огромный, кричащий бриллиант. Это изящное кольцо с крупным, но очень чистым изумрудом, окруженным тонким бриллиантовым ободком. Оно светится в темноте тусклым, внутренним светом.

— Изумруд, — шепчет он, — потому что он цвета твоих глаз, когда ты злишься. И цвета моря, где мы встретились. Это не контракт, Ася. Это — просьба. Будь моей женой. По-настоящему. Навсегда.

Я смотрю на кольцо. Потом на его лицо. Слезы текут по моим щекам беззвучно, горячие и соленые. Я не могу говорить. Могу только кивнуть. Сильно, с полной уверенностью.

Он выдыхает, как будто держал дыхание целую вечность, и притягивает меня к себе, целуя в мокрые от слез веки, в щеки, в губы.

— Завтра, — говорит он, смеясь и плача одновременно, — завтра мы всем расскажем. А сегодня… сегодня это только наше.

И мы засыпаем так — сплетенные, с кольцом, сияющим на моем пальце в лунном свете, пробивающемся сквозь шторы. Не работодатель и наемный консультант. Не олигарх и Золушка. Просто Павел и Ася. Которые, наконец, нашли дорогу домой. Друг к другу.

Глава 29

Ася

На моем пальце живет изумруд. Он ловит свет от монитора, когда я печатаю, отбрасывает зеленые зайчики на клавиатуру, когда я пью кофе на кухне. Иногда я просто останавливаюсь и смотрю на него. И глупо улыбаюсь. Как девчонка.

Приготовления к свадьбе — это ад. Прелестный, волшебный, но ад. Особенно когда твой жених — Павел Волков, который привык, что все происходит по щелчку пальцев.

— Я думаю, стоит пригласить оркестр, — заявляет он за завтраком, просматривая что-то в планшете. — Оркестр из твоих бывших? — не отрываясь от тоста, уточняю я. — Уверена, они сыграют траурный марш.

Артем фыркает в свой какао. Павел бросает на меня взгляд, в котором смесь ужаса и восхищения. — Я о симфоническом оркестре. — А я о живом. Из плоти, крови и неутоленной обиды. Подумай, какая экономия.

Он закатывает глаза, но под столом его нога находит мою и слегка толкает. Это наш новый язык. Тайные прикосновения, пока никто не видит. Внезапные поцелуи в затылок, когда я стою у плиты, а он проносится мимо, якобы за кофе. Мгновенные, жаркие, украденные секунды, от которых потом целый день горит щека или губы.

Ариша стала нашим главным «свадебным планировщиком». Ее требования просты: платье, как у Эльзы, торт в три этажа только с розовой глазурью и чтобы она разбрасывала лепестки. Много лепестков. Павел уже купил оптом садовые розы у какого-то голландского поставщика. Я боюсь представить, что будет, когда она узнает про голубей.

Артем, в свою очередь, получил почетную должность «ответственного за мультимедиа и безопасность жениха от неадекватных бывших». Он составляет список разрешенных к проигрыванию песен (ничего «сопливого», цитата) и изучает системы видеонаблюдения для зала. Иногда он смотрит на Павла, на его руку у меня на талии, на мое кольцо, и кивает, как старый мудрый дед. Это и смешно, и до слез трогательно.

Сегодня у нас примерка моей фаты. Их привезли штук десять. Я кручусь перед зеркалом в нашей спальне (да-да, «нашей», я уже почти привыкла), а вокруг суетятся стилист и ассистент. Павел должен был быть на совещании, но, как я и предполагала, «срочно задержался».

Дверь приоткрывается, и он заглядывает. Его взгляд скользит по мне в простом шелковом халате, потом к горе тюля и кружева на вешалках. Он пытается сохранить серьезное деловое лицо, но у него не получается. — Простите, я, кажется, не туда. — Вовремя, — говорю я. — Поможешь выбрать? Эта, — я указываю на сооружение в полтора метра диаметром, — или вот эта, похожая на облако, в котором потерялся ангел?

Он входит, кивает стилисту, и та, улыбаясь, выходит с ассистентом, оставляя нас одних. Он медленно обходит меня вокруг. — Определенно, облако, — говорит он серьезно. — На ангела ты не очень похожа. Скорее, на фею. Злую, но справедливую.

Я смеюсь, и он подходит вплотную, обнимает меня за талию, прижимаясь щекой к моему плечу. Его дыхание теплое на моей коже. — Ты красивая, — шепчет он. — Даже без всякой фаты. — Ты льстец, Волков. И на совещание опаздываешь. — Пусть подождут. Мне нужно было убедиться, что ты не передумала и не сбежала через окно, — он целует меня в шею, чуть ниже уха, и у меня перехватывает дыхание. — С талией, зажатой в твоих руках? Вряд ли.

Он поворачивает меня к себе и целует уже в губы. Нежно, но настойчиво. В этом поцелуе — все: и благодарность, и страсть, и то спокойное счастье, которое поселилось в нас обоих. Мы слышим, как за дверью покашливают, но не торопимся отрываться. Пусть ждут.

— Знаешь, о чем я думаю? — говорю я, когда мы наконец разъединяемся, и он прижимает лоб к моему. — О том, как бы уклониться от приглашения моего партнера по гольфу и его жены, которая, кажется, решила стать нашим свадебным организатором? — Бинго. Она вчера прислала мне цветовую палитру «осеннего золота». У нас июль, Паша. — Скажи, что ты за «пыльный розовый». Или «ядовито-зеленый», — он ухмыляется. — В тон твоим глазам, когда ты злишься.

Он снова целует меня, коротко и звонко, и отпускает, как будто с трудом отрываясь. — Мне правда надо идти. Выбирай любую фату. Или вообще без нее. Ты