Да, шеф! - Джинджер Джонс

– Одна минута!

– Кто-то брал мой сахар? – кричит Фрейя. Этого не может быть.

– Он позади тебя! – говорит Хардж, кивая на стол. Точно, там Фрейя его и оставила. Паранойя – разрушитель разума. Ну вот опять…

– Тридцать секунд!

– Кто взял мой кориандр? – восклицает Хейзел.

Фрейя ныряет ложкой в пакетик с сахаром и посыпает им кашу, добавляя веточку петрушки в качестве украшения.

– Где, черт возьми, мед? – суетится Хардж.

– Десять! – Кристос смотрит на секундомер.

Твою мать. Еще же нужно добавить ломтик лимона и…

– Пять.

Дерьмо.

– Четыре.

Она кладет лимон.

– Три.

Хватает баночку сметаны.

– Два.

Сует ложку в коробку.

– Один.

Кладет сметану рядом с лимоном.

– СТОП!

Фрейя закрывает глаза и умоляет вселенную о снисхождении. Сердце трясется, как хвост гремучей змеи, ноги дрожат, словно заливное из угря. Она цепляется за край стола и старается не потерять сознание. Или надо было приготовить свинину? Пожалуйста, кто-нибудь, скажите ей, что она не должна была готовить свинину. Гадская свинина.

Глава 14

Кто это сделал?

– Что ж, давайте пригласим судью, – говорит Кристос, и дверь таверны со скрипом открывается.

Фрейя поднимает глаза ожидая увидеть Димитрия, но в комнату входит Ксантос. Его рубашка в пятнах соли, а волосы после моря подсохли и начинают виться. Она чувствует неясный трепет. Как странно – только что сходила с ума от страха, а теперь не находит места от вожделения. Полная дезориентация, чувство такое, будто пытаешься одновременно хлопать себя по голове и крутиться на месте. Желание и страх – опьяняющая комбинация, у Фрейи просто разыгрались гормоны. Разве тревога не должна вызывать желания как можно скорее забиться в укромный угол? Страхосексуальность. Такое явление вообще существует? Пытаясь совладать с эмоциональными качелями, Фрейя упирается пятками в пол, пытаясь обрести опору и заземлиться, но каждый раз, когда она смотрит на Ксантоса, внутри все сжимается. Что, черт возьми, с ней происходит?

Он подходит ближе, становясь между Леандрой-Луизой и Харджем, и Фрейя вынуждена переплести пальцы, чтобы те не дрожали. Она видит лишь руки Ксантоса и около дюйма татуировок, торчащих из-под манжет. Загадочные знаки, начертанные на манящей коже. Волосы, взлохмаченные после купания в море. Пуговицы рубашки, которые так и просят их расстегнуть. Ловкие движения рук. Тело Фрейи словно превратилось в жидкость, она окончательно обмякает, когда Ксантос встает во главе стола, откуда удобнее обращаться ко всем, и смотрит на нее своими мерцающими изумрудно-зелеными глазами.

– Чье это луви с картофелем таро? – спрашивает он, оценивая блюдо с черной фасолью, кабачками и ломтиками помидоров.

На мгновение Фрейю шокирует, что он спокойно общается с окружающими, пока у нее бурлят гормоны. Ей хочется грохнуть кулаками о столешницу и потребовать, чтобы Ксантос смотрел только на нее. Как он может в упор не замечать того, что с ней происходит?

– Мое, – ерзает Хардж. – Извини, если блюдо не удалось. Я просто… Мне немного не хватило времени, чтобы…

– Выглядит неплохо, – улыбается Ксантос. – Поздравляю, ты отказался от свеклы.

Фрейя чувствует себя мошенницей. Разве не она сказала Харджу использовать свеклу? Слава богу, бедняга не последовал ее совету. Хочется верить, он понимает, что у Фрейи были благие намерения и она не пыталась его подставить.

Хардж будто вырастает на дюйм.

– Ого. Серьезно? Я-то корил себя, что… спасибо. – Его нижняя губа начинает дрожать. – Спасибо. – Дрожа от облегчения, он промакивает глаза краем фартука.

Кожа Фрейи начинает чесаться. Если ее кулинарное чутье не сработало в случае Харджа, то, отказавшись от свинины в своем рецепте, она вообще выстрелила себе в ногу. С комом в горле Фрейя наблюдает, как Ксантос пробует луви Харджа.

– Объедение. Заправка идеально сбалансирована, сладость сливового сока выводит блюдо на новый уровень. Хорошая работа, Хардж, – заключает Ксантос, прежде чем перейти к кипрскому омлету Кваме. Фрейя смотрит на стол. – Опять же, молодец, что заметил подвох. Лосось. Ты, конечно, мог забраковать яйцо и приготовить салат из лосося, но кипрский омлет гораздо более «кипрский». – Ксантос отрезает себе кусок и наклоняется, поднося вилку ко рту. Фрейя любуется волевым подбородком и четко очерченными красивыми губами. – Немного жирновато, но все равно вкусно.

– Спасибо, – благодарно кивает Кваме.

Фрейя с тревогой переводит взгляд на позабытые ломтики свинины на тарелке рядом с собой. Она точно приняла правильное решение?

– Что у нас здесь? – Ксантос склоняется над стряпней Стефана – жареными сардинами в томатном соусе, приправленными красным луком, чили и сыром фета.

– Я забыл название, – застенчиво признается Стефан.

– А оно точно есть? – весело подмигивает Ксантос. – Ладно, попробуем. – Он жует кусочек и приподнимает бровь. – Хорошая идея, но, если бы ты отказался от сардин и взял вместо них креветки, получился бы замечательный саганаки из морепродуктов. Сардины были лишними. Прости.

Уперев руки в бедра, Стефан надувает щеки и выпускает воздух короткими, резкими толчками, прежде чем без сил рухнуть на стул.

Ксантос переходит к огуречно-йогуртовому салату Леандры-Луизы.

– Красиво.

А затем оценивает плов пургури от Хейзел – кипрский булгур, приготовленный в томатно-луковом соусе, на подушке из вермишели, увенчанный греческим йогуртом и веточкой свежей мяты.

– Настоящий триумф.

Потом Ксантос доходит до Мишеля и его чесночных креветок с фетой.

– Выглядит вкусно.

Фрейя украдкой бросает взгляд на блюдо с морепродуктами, и ее охватывает волна зависти. Да избавьте уже от страданий и скажите, надо ли было готовить эту проклятую свинину!

Ксантос подносит креветку ко рту. Эта щетина. Эти зеленые глаза. Это рычание. Этот кашель. Стоп, с кашлем что-то не так. Все поворачиваются, когда Ксантос начинает задыхаться и судорожно махать руками.

– Воды! – хрипит он.

Только когда слезы начинают течь по щекам судьи, Хардж понимает, что Ксантос не шутит, и передает ему свой стакан. Мишель в ужасе. Ксантос бьет себя кулаком в грудь.

– О боже, о боже, – выдыхает он.

Кваме предлагает ему салфетку.

– Что случилось? – ошеломленно спрашивает Мишель.

Ксантос промокает губы и хрипит:

– Сколько чеснока ты положил?

– Зубчик. – Мишель смотрит на оставшуюся луковицу на своем рабочем месте.

Ксантос щурится.

– Зубчик или головку?

– Зубчик.

– Поверь мне, в этом блюде не один зубчик чеснока. Концентрация буквально убойная. – Ксантос вытирает костяшками пальцев уголки глаз.

– Невозможно. – Брови Мишеля недоуменно поднимаются. – Дайте мне попробовать, – указывает он на тарелку Ксантоса, кладет креветку в рот и почти тут же выплевывает. – Putain, con! Mais qu’est-ce que c’est que ça? [11]

Стефан смотрит на партнера.

– Сколько…

– Я этого не делал! – сердито отрезает Мишель, краснея все больше и больше. Он берет свое блюдо и сует его Хейзел, а затем Кваме. – Il