После развода. Верну семью снова (СИ) - Кароль Анита

Мы едем на моей машине, я ее в аэропорту оставляла. Дочь не разговаривает со мной, сидит рядом, надув губы. Я не замечаю особой любви к новорожденному сыну и хочется прочитать целую лекцию о том, что дети – это божья благодать, это самая дорогая драгоценность в жизни. Но сначала нужно поговорить о другом.

Весь вечер я заставляю дочь ухаживать за малышом. Здесь нет нянек. Она моет бутылочки, стирает пеленки и выглаживает детские вещички. Потом вместе купаем Никитку. Она молча, а я воркуя и развлекая малыша.

− Почему кормишь из бутылочки? Это не полезно, − спрашиваю, мне сейчас все интересно. – Молоко пропало?

− Нет… просто… − начинает Юлька и чешет затылок.

− Чего уж проще. Иди помойся, будешь своим молочком малыша кормить.

− Ну ма−а−ам… бабуль, ну скажи ей! Сейчас уже никто так не кормит.

− От маминого молочка ребеночек растет здоровенький, − поддакивает мне мама. – Он и плачет постоянно, потому что от этих смесей животик болит.

От нашего двойного натиска дочь сдается, кормит сына грудью. И вдруг я вижу ее робкую улыбку, впервые адресованную сынишке. В груди у меня разрастается тепло. Не все еще потеряно, результат есть.

Я верну свою семью. И больше не потеряю.

Глава 31

− И чего ты разлеглась, − захожу в комнату дочери, услышав плач малыша.

Никитка кричит в кроватке, а Юлька лежит на кровати, нацепив наушники. Музыка так грохочет, что я ее слышу.

− Что? – сдвигает наушники и смотрит на меня.

− У тебя ребенок надрывается, а ты развлекаешься, − укоряю, потом беру внука на руки. – Одевайся, погуляешь с Никиткой. Он на улице спит хорошо.

− Я тоже спать хочу, он орет и орет… и вообще, ты его бабка, вот иди и гуляй.

Дочь снова закрывает уши наушниками и закрывает глаза. Это бесит меня неимоверно. Сдергиваю гарнитуру и ломаю ее, выдергивая провода.

− Эй! Они дорогие, вообще−то! – подхватывается негодница с кровати и негодует. Кажется, что ей хочется подраться. Я укладываю ребенка на кровать и встаю напротив зарвавшейся дочери. Сверлю ее взглядом, а рука чешется, так и тянет врезать ей пощечину. Едва сдерживаюсь. Хватаю ее за руку и тащу в гостиную.

Юлька верещит и сопротивляется, а на шум из своей спальни выползает мама, встревает в нашу стычку.

− Мам, не лезь! А то сейчас такси вызову и поедешь домой! – рычу на старушку, и та застывает у дверного косяка, открыв рот от удивления.

− Оленька, я же…

− Иди к правнуку, я здесь сама разберусь, − киваю в сторону спальни, толкая дочь на диван. – Ну а с тобой поговорим, по душам, доченька.

Юля на меня почти не обращает внимания, достала из кармана смартфон и написывает кому−то. Выхватываю и этот гаджет, разбиваю его об пол. Мне ни грамма не жаль, что дорогие вещи пострадали. Мои нервы и чувства гораздо дороже.

− Ма−а−ам? – цокает дочь. – Он вообще−то кучу бабла стоит!

− Откуда у тебя бабло? Ты в своей жизни ни копейки не заработала. На мои деньги куплено, мной и уничтожено.

− Ну и ладно, мне папа круче купит, как раз новая модель вышла, − фыркает, складывая руки на груди и отворачиваясь от меня.

− Ничего папа тебе не купит. И денег не даст, уж я об этом позабочусь. Юль, ты правда такой дурой меркантильной выросла, или нарочно дразнишь меня? Ты уже сама мать, и должна…

− Да ничего я никому не должна! И ребенок этот… он мою жизнь угробил! Я только и делаю, что стираю, глажу, кипячу… а потом гуляю, купаю и кормлю. А я молодая, я жить хочу! Я в клуб хочу, шопиться с подругами, на острова…

− На острова? Ну да, туда обязательно нужно, − я хожу по гостиной, остужая свое сознание. Обидно, что единственная дочь выросла такой. – А вот ты представь, что нет меня, нет папы… и денег у тебя нет. Что делать станешь?

− У бабушки спрошу. Она не откажет.

− Ты рассуждаешь, как идиотка. Будто мозг твой перестал развиваться в семилетнем возрасте. Не нужен ребенок? Зачем забеременела?

− Ну… так получилось. Когда туса, то не думаешь о резинках… ой… − Юлька ляпнула, и я сразу насторожилась.

Туса, значит. А на ней не могло быть Степки, стар он для молодежных вечеринок. Сажусь в кресло, напротив дочери. Она не выдерживает моего взгляда, рассматривает маникюр на ухоженных пальцах.

− Ну, я жду.

− Че ждешь?

− Либо ты мне сейчас рассказываешь всю правду, начиная с этой самой тусы. Либо я предоставляю тебе полную свободу. Внука не отдам, угробишь ребенка.

Юлька приободрилась, вскочила с дивана, и пошла в комнату, вещи собирать. Я выхожу в прихожую, устраиваюсь на кушетке и жду. Вскоре дочь появляется, тащит огромный чемодан, сумку с ноутбуком и сумочку, за которую я заплатила столько, сколько зарабатывает бригада врачей «скорой помощи» в месяц.

− Ты меня не поняла. Ты – уходишь, берешь только то, что заработала сама. Подозреваю, что все куплено на мои деньги, так что…

Встаю на пути дочери, та фыркает снова, будто лошадь. Демонстративно откатывает от себя чемодан, почти бросает ноутбук на кушетку и идет к входной двери. Мне обиднее становится, чем прежде. Я бы схватила своего ребенка первым делом, если бы пришлось уходить.

− Ты забыла сумочку оставить, где лежат карточки с моими деньгами.

Тормозит, мнет ремешок модного аксессуара, раздумывая. Либо кинет мне ее со словами – «да подавись», либо останется. Дочь выбирает первый вариант, сумочка летит мне под ноги. Я достаю телефон, попутно показываю, что нужно снять серьги с бриллиантами, дорогущие цепочку и часики.

− Это ты подарила на день рождения! Опустишься до того, что подарки отберешь? – вопит, сверкая голубыми глазищами.

− Снимай. Эти вещи принадлежат моей дочери. А ты мне никто, я тебя знать не знаю, − выдаю, слыша голос Стаса в динамике. – Исаев, если к тебе придет некая особа с именем Юлия, и будет просить у тебя деньги, или приютить, то ничего ей не давай.

− Девчонки, да вы чего там, сдурели?

− Я сказала, ничего не давать. Или я и тебя больше не знаю.

− Оль… ладно, не дам. Но в дом−то хоть впустить…

− Попробуй только. Нет у нас больше дочери, Стас. Зато есть внук. Если хочешь меня вернуть, то сделай, как я сказала.

− Конечно хочу… ладно, сделаю.

− Пап! Мама сдурела вообще, она меня выгоняет, − орет Юля, пытаясь отобрать у меня смартфон. Отключаю его и сую в карман.

− Ты сама выбрала, − припечатываю, показывая на колечко. – Снимай.

− Ну ты трусы еще с меня сними! – растопыривает руки.

− Да ладно, одежду можешь оставить. Ту, что на тебе. Гуманитарная помощь. Куртку не забудь, холодно. И документы, они тебе сейчас пригодятся. Там, за углом, есть кафе, вроде посудомойки требовались.

Я достаю из сумочки паспорт, отдаю его хозяйке. Загранпаспорт оставляю, он ей не пригодится. Собираю все вещи, раскиданные дочерью и ухожу. Мне интересно, настолько ли она глупая, что уйдет, бросив своего ребенка. Но, думаю, не захочет терять сытую жизнь.

Готовлю смесь внуку, теперь у Никитки есть только я и дед. И прабабушка. Вырастим. Такой сладенький малыш… Юли не было в прихожей, когда я из комнаты вышла. И куртки ее не было. Едва сдерживаю слезы. Стас прав, я потеряла единственную дочь.

Может, побродит по городу без денег, и вернется. Но я знаю, что сделает она это не из−за своего сынишки, и тем более не из−за меня. А я ужасная мать. Даже без телефона оставила единственного своего ребенка.

И чем я лучше нее? Только тем, что новорожденную не бросила, как она.

Кусаю губу, едва сдерживаясь, чтобы не броситься искать. Далеко не могла уйти.

− Эх ты, − укоризненно качает головой мама. Она наливает воды из графина, запивает таблетку. – Оля, как ты могла?

Только открываю рот, чтобы высказать все ей. Вместо того, чтобы предупредить меня, что Юле помощь требуется, что она ребенка ждет, мама как партизанка молчала. Но тут же закрываю рот и вздыхаю. Силы кончились. Даже слово произнести не могу. Встряхиваю бутылочку, чтобы растворить смесь, проверяю ее температуру, капая себе на запястье. Надо накормить мальчика…