Небо в мечтах (СИ) - Мира Миркова

Проходит время, которое никто из них даже подсчитать не может, только замечают, что всхлипы становятся реже, а град за окном — уже не так сильно бьёт по окнам.

Кир в очередной раз сжимает Ксюшу в своих руках, целуя её в макушку и поглаживая волосы, параллельно прислушиваясь к дыханию. Оно почти успокаивается, срываясь редкими рваными вдохами, а пальцы, сжимающие его майку, постепенно расслабляются.

— Расскажешь? — шепчет на ушко, приглаживая растрепавшиеся локоны. Ксюша кивает, шмыгая носом и поднимая голову.

Глаза красные и чуть опухшие, а на губах видно пару укусов. Серый уже не отдаёт чем-то красивым, а больше напоминает потемневший металл, утративший волшебство. Во взгляде нет искорок, которые были раньше, нет той ментальной улыбки, в них нет ничего.

Только пустота.

И это пугает Кирилла.

— У нас была незапланированная практика, — начинает Ксюша, всхлипывая и отрешённо проводя ладошками по щекам, стирая слёзы. — Я ещё в прошлый раз там познакомилась с маленькой девочкой, — солёная жидкость вновь наполняет уголки её глаз, но девушка пытается не останавливаться, запрокидывая голову к потолку. Голос предательски дрожит. — Рак, последней стадии. Знаешь, а она это понимала, слышала от кого-то, но приняла диагноз, сказала, что справится, — Ксюша всхлипывает, зажмуривая глаза, но Кир уже знает конец истории, поэтому притягивает её ближе к себе, не желая отпускать.

Она вновь плачет, захлебываясь в собственных слезах, плачет навзрыд, потому что видела, как умирала девочка. Плачет, потому что что-то в груди ноет острой болью, но избавиться от этого никто не сможет, и она это понимает — знала, куда идёт учится, но не подготовилась к этому. И становится только больнее.

— Как после этого можно верить в Бога? Как можно жить, зная, что гибнут дети, ни в чём не повинные дети, — надрывается она, чуть ли не крича. Ксюша вжимается в Кира, чувствуя какую-то силу, идущую от него, зная, что может довериться, просто выговориться. — Я боюсь, Кир, — признаётся шёпотом, качая головой и всхлипывая. — Боюсь, что не справлюсь. Я хотела быть врачом, правда. Знала, что люди умирают, но… знать и видеть — разные вещи.

— Знаешь, я сам порой удивляюсь, почему многие верят в Бога, просто закрывая глаза на то, что он позволяет делать на Земле. Наверно, поэтому и атеист, — хмыкает парень, решая занять девочку разговором. Надеясь, что это её отвлечёт, он сильнее сжимает Ксюшу в объятиях, замечая её заплаканный взгляд. — Люди умирают, и это нормально. Возможно, смерть — это облегчение для души человека, умиротворение, не знаю. Тебе больно видеть смерти других, это совершенно нормально, это доказывает, что у тебя есть сердце, со временем ты абстрагируешься от этого, будешь принимать за должное, просто должно быть что-то, что будет заставлять тебя идти дальше, — «иначе тебя просто сломают» чуть не срывается с губ парня, но он ловит себя, заставляя замолчать.

— Мне всегда будет сложно, меня и пугает то, что я могу потеряться, что просто потеряю человечность за этой толстой коркой выдержки, — выдыхает Ксюша, качая головой. Её руки оплетают шею парня, а носом она вновь упирается в его плечо, от чего по телам обоих идут мурашки.

— Ты не потеряешь себя, обещаю, — шепчет Кирилл, сильнее притягивая к себе девочку и стискивая её в объятиях. Ксюше приятно в них, тепло и спокойно.

Она почти засыпает, потому что глаза закрываются сами собой — видимо организм решил отомстить за недельную депрессию с бессонницей.

Младшая может забыться в его руках, расслабиться, зная, что плохо Кир не сделает, ведь это же… Кир. Кажется, то, что испытывает к нему девушка, нельзя описать словами.

Кажется, то, что между ними, далеко уже не симпатия.

И когда это всё случилось? Когда Кир смог понять, что с этой девчонкой его жизнь переворачивается на сто восемьдесят градусов? Она слишком сильно волновала его.

Маленькая девочка поразила его в первую же встречу, запав где-то в сердце.

Заметив, что Ксюша заснула, Кир отвлекается от мыслей, качая головой и стараясь встать как можно аккуратней, чтобы девушка не проснулась. Он укладывает её на кровать, теплее закутывая в одеяло и проверяя, чтобы ей было удобно. Щемящая нежность, что раньше была такой редкостью, сквозит в его движениях, и это нравится Киру.

Кухня находится быстро, и почти незваный гость имеет право, как ему кажется, на чашечку кофе в тишине.

Не впервые старший видел Ксюшу слабой, но сейчас это больше похоже на какую-то депрессию, ещё и учесть то, что он точно не знает, когда она началась. Её боль будто передавалась ему, заражая и так же ломая. Только он испытывал это не к погибшей девочке, — какой бы мразью после этого он не был, — а к своей малышке, которая проживёт с этим на душе слишком долго, даже не факт, что забудет.

Нет, Кир изначально был реалистом. Знал — люди умирают, и с этим ничего не сделаешь. Он знал, что надо переживать не за погибших, а за тех, кто видел их смерти, кому придётся нести это бремя. Большее раздражение в нём вызывали самоубийцы, обрекающие на вечные муки своих близких, но сейчас речь была не о том.

Когда он делает очередной глоток густой жидкости, в коридоре вновь хлопает дверь, а через ещё один промежуток времени в проёме появляется Олеся.

Она разглядывает уставшего Кира, замечая, как он переводит на неё взгляд. Слегка подав плечами, девушка идёт делать себе крепкий чай, позже присаживаясь напротив парня и ожидая его вопросов — о наличии которых видно по глазам.

— Как давно с ней это происходит? — выдыхает он, сжимая в ладонях горячую чашку.

— Неделя, — просто отвечает Леся, дёргая плечами, из-за чего Кира настигает какая-то злость. — Мы ей с самого начала говорили, чтобы не привязывалась, но Ксюша сказала, что всё под контролем.

— И ты мне говоришь об этом только сейчас? — рявкает Кир, вскакивая на ноги и выходя из-за стола. — Какого хуя я узнаю обо всём, что происходит с моей девушкой, только когда у неё пиздец сплошняком идёт?

— Не шипи на меня, — угрожающе ровно тянет Олеся, упирая напряжённый взгляд в парня, но ему сейчас слишком плевать на неё.

Главный человек — тот, кому всю неделю было плохо, тот, кто пережил моральную ломку без него. Ему просто страшно подумать, что могла чувствовать Ксюша, находясь один на один со своими воспоминаниями.

— Парниша,