Да, шеф! - Джинджер Джонс
– С чего бы? – Миссис К. тянется к ее руке. – Фрейя, она рада, что ты живешь своей жизнью. Что ты… как там она сказала: «поехала за золотом». Твоя мама желает тебе добра. Я уверена, что она живет мыслями о тебе.
Фрейя чувствует, как ее сердце наполняется горько-сладкой волной радости и печали. Если бы только ее мама могла приехать… Но, конечно, это совершенно невозможно. Она смотрит на подарочную коробку и читает бирку.
Я так горжусь тобой и хочу быть той матерью, которую ты заслуживаешь. Живи полной жизнью за себя и за меня.
Мама
P. S. Пришло время двигаться дальше. Нельзя бежать на месте!
К горлу Фрейи поднимается комок. Она обводит пальцами почерк матери и пытается представить, где та была, когда писала эти слова. Сидела в своем любимом кресле у окна в общей гостиной? Или на скамейке в парке во время одной из утренних прогулок? Или, может, сочинила его на воображаемом пляже с белым песком рядом с бирюзовой водой – храни боже силу воображения. Фрейя распыляет духи на запястье и вдыхает свежий цветочный аромат лотоса, фрезии и белых лилий. Запах, который ассоциируется у нее с матерью. Решив перелить содержимое нового флакона в старый, который почему-то кажется лучше, стекло более гладкое, прочное и успокаивающее, Фрейя видит, как Ксантос возвращается от банкомата. Как-то она уж слишком сильно в него влюбилась, но ничего с собой поделать не может. Он шагает к ним.
– Ты не против, если я сяду? – спрашивает Ксантос, указывая на подоконник рядом с ней.
– Пойду-ка проверю, что ваша подруга не заблудилась. – Миссис К. понимает, что лучше ей уйти, и оглядывается в поисках Хади, которая добрых пятнадцать минут назад скрылась в туалете и до сих пор не вернулась.
Фрейя улыбается, кладет духи в сумку и освобождает для него место. Он усмехается.
– Как английский пациент?
– Английский пациент в порядке [38], – подхватывает она, прислонившись спиной к окну и наблюдая за хаосом в зале ожидания. – Но английскому пациенту было бы еще лучше, если бы ей не пришлось возвращаться в Великобританию.
Он берет ее за здоровую руку.
– Извини, что не остановил автобус. Прости, что вызвал у тебя всю эту сумасшедшую панику, но я не идеален, Фрия. Я ревновал. Мне было больно, и я хотел, чтобы тебе тоже было хоть немного больно, ровно настолько, чтобы тебя встряхнуть. Я знал, что Димитрий привезет тебя.
– Мог бы поделиться со мной этой крупицей информации.
– Мне правда жаль. И мне жаль, что тебе сегодня не повезло. – Он трется о ее руку своим щетинистым подбородком. – Но для меня ты всегда победительница.
Фрейя оглядывает приемный покой, ожидая волну боли и разочарования, но вместо этого накатывает чувство умиротворения.
– Забавно. – Она поворачивается к нему и смотрит в глаза. – Всю свою взрослую жизнь я думала, что кроме «Золотой ложки» мне больше ничего не надо, и все же сегодня, подойдя к мечте так близко, я поняла, что это был суррогатный сон.
Ксантос хмурится.
– Суррогатный сон?
– Ну знаешь, когда думаешь, что хочешь чего-то, а на самом деле все время мечтал о чем-то другом?
– Нет, не знаю.
Фрейя смеется.
– Если бы сегодня я выиграла «Золотую ложку», мое имя напечатали бы в газете, у меня был бы блестящий трофей, немного другая биография в твиттере, гламурный титул в автоподписи и, конечно же, шанс на лучшую работу, но правда, изменилась бы моя жизнь? Ну то есть да, я могла стать известной, но, помимо этого, я оставалась бы такой же, как если бы заняла второе место. Только теперь я понимаю, что дело не в победе; речь шла о самом выходе в финал.
Ксантос смотрит на нее в замешательстве.
– Оказаться здесь, на Кипре – вот мечта. Жить в Лаппо и просыпаться под теплыми лучами солнца, слышать шум моря и вдыхать ароматы со склона холма – это мечта. Готовить все эти замечательные блюда и участвовать в каждом этапе – мечта. Не хочу показаться самодовольной, но я горжусь тем, чего достигла. Конкурс вытолкнул меня из зоны комфорта, я стала лучше, как повар и как человек. Очевидно, что победа стала бы высшей наградой, но выход в финал был на самом деле самой важной частью, потому что он вернул в мою жизнь совершенно особенного человека. Того, кто стоит миллион «Золотых ложек». – Она смотрит на миссис К., которая наклоняется, чтобы взять из торгового автомата бутылку воды и пачку конфеток.
– Фрия. – Ксантос кладет руку ей на бедро, от чего глубоко внутри вспыхивает огонек, и она не знает, куда смотреть. – Ты понимаешь, что другие люди тоже видят в тебе совершенно особенного человека?
Фрейя неловко дергает марлю, в которую обернут ее палец.
– Такие люди, как я, – продолжает Ксантос, глядя на нее с настойчивостью, которая выбивает из колеи.
Фрейя не знает, что сказать и куда смотреть. Завтра вечером она улетает домой, так какой смысл начинать глубокую и содержательную беседу по душам? Лучше оставить мысли при себе, построить новую жизнь по возвращении домой. Второе место в «Золотой ложке» должно, по крайней мере, стать неплохой строчкой в резюме и открыть двери, которые ранее были для нее плотно закрыты.
– Проведи завтра день со мной. – Его сверкающие зеленые глаза встречаются с ее глазами.
– Я… – Фрейя больше всего на свете хотела бы завтра потусоваться с Ксантосом. Расслабиться под средиземноморским солнцем. Побездельничайть в бирюзовых водах. Почувствовать прикосновение его мягкой загорелой кожи кожи и прислушаться к хриплому рычанию. Позволить ему показать ей места, где она никогда не бывала, как в прямом, так и в переносном смысле.
– Пожалуйста. – Он умоляюще смотрит на Фрейю, пока ее внутренние органы не начинают таять, а в ее желудке взрываются и шипят тысячи крошечных фейерверков.
– Я… Слушай, я, наверное, отношусь к этому серьезнее, чем ты, – выпаливает она.
– Я не понимаю.
Она собирается с духом.
– Ты мне нравишься, Ксантос. Ты мне очень нравишься.
– Ты мне тоже очень нравишься, – говорит он, улыбаясь.
– Фрех Я Баттерли? – В зале ожидания появляется медсестра.
– Прошу, всего на несколько часов. – Он накрывает руку Фрейи своей. От его прикосновения мурашки по коже. Медсестра жестом указывает на коридор, предлагая следовать за ней. Фрейя встает, так и держа Ксантоса за руку, и замечает фигуру Хади через окно в отсеке скорой помощи. Ее язык, судя по всему, застрял в горле Аггелики. Фрейя улыбается. Разве жизнь создана не