Закоулки Средневековья - Льюис Френсис Зальцман
Но если лорды, городские чиновники и судьи иногда обнаруживали, что их властью пренебрегают, а сами они подвергались опасности из-за неуважения к тем, кто должен был подчиняться им, их судебные процессы нельзя было сравнивать с судебными процессами над низшими должностными лицами, такими как бейлифы. Когда в XIV веке Филипп Бервик стал бейлифом Хейлшема, ему пришлось бежать, чтобы спастись от некоего Джона Бак-хольта, который терроризировал всю округу, преследовал викария в церкви, убил несколько человек и так напугал коронера, что тот не осмелился проводить какие-либо расследования. С такими людьми, как этот Джон Бакхольт, известный как народный король, жизнь бейлифа едва ли была счастливой, да и вообще жизнь судебного исполнителя могла быть захватывающей, но далеко не счастливой. Едва ли человек, который должен был отправиться по судебным поручениям в Дрейтон Бассет, мог радоваться, когда узнал, как преступники хвастались, что «как бы ни был смел тот, кто станет предъявлять ордер, он должен налететь на вилы».
…кричал, угрожая заставить его съесть иск…
Не было ничего необычного и в том, что, когда Томас Талбот и Томас Гайфорд подали иск на Агнес Мотт, она натравила на них вооруженную банду, заставила стоять на коленях и есть воск и пергамент. В протоколах описано такое количество подобных случаев, что кажется, будто податели исков должны были привыкнуть к диете из воска и пергамента. Похоже, также существовал обычай подачи исков в церкви, не лишенный риска, поскольку святость этого места далеко не всегда подавляла нрав ответчика. Когда Уильям Нэш вручил иск Джону Арчеру на церковном дворе в Ильмингдоне, тот кричал, угрожая заставить его съесть иск, а затем, когда Нэш стоял на коленях в церкви, он подошел к нему и сказал: «Молись за свою длинную шею, ты будешь повешен, прежде чем я съем облатку». Когда Джону Чейни также в храме подали иск, он схватил служителя за плечи и вышвырнул его из церкви, сказав, что «отрежет ему нос и уши, выжжет глаза и свернет шею».
…вышвырнул его из церкви.
Принимая во внимание беды, причиненные более могущественными людьми, находящимися у власти, тем, кто им подчинялся, и боль, которую испытывали те, кто исполнял свои обязанности, я не думаю, что средневековое население всегда было счастливым и радостным. И если кто-то, прочитав эту статью, все еще думает, что Англия в Средние века была «радостным» местом, я могу только повторить вслед за Робертом Саттоном: «Тфру! Тфру!»
VI. Слоновая кость, обезьяны и павлины
В библейском повествовании о чудесах царствования Соломона есть фраза, которая меня всегда восхищала. «Раз в три года приходил из Фарсиса флот, привозивший золото и серебро, слоновую кость, обезьян и павлинов» (3 Цар. 10:22). И очарование заключается не только в кричащем великолепии бивней и слитков, полированном блеске павлиньих перьев или в сверхъестественных, слишком человечных гротескных манерах обезьян, а в том разнообразном множестве безымянных предметов, которые, должно быть, составляли груз этих кораблей, плывущих из далекого Фарсиса — яркие ткани, расшитые крылышками жуков, странные раковины, покрытые драгоценными камнями мечи, резное сандаловое[23] дерево и таинственное дерево альмуг [24].
Возможно, альмуг не является загадкой для хорошо осведомленного человека, но признаюсь, что всегда тщательно избегал поиска ответа на эту загадку. Я мог бы повторить то, что было сказано о пурпурной корове: «Я никогда не видел альмугового дерева, я никогда не хочу его видеть», потому что я уверен, что это станет большим разочарованием. Разгрузка корабля — это увеличенная и менее личная версия распаковки рождественской корзины, радость, идущая из детства, потому что в девяти случаях из десяти, в зрелые года мы теряем талант извлекать неожиданное из вороха бумаги, ниток и соломки. Конечно, разгружать корабль приходилось немногим, и, возможно, среди них были люди со скудным воображением, которым коносамент казался чем-то обыденным и скучным, но для меня каждый такой список является лакомым кусочком. Коносамент XV века вызывает те же чувства, которые мы испытываем, когда достаем ящик из старого забытого бюро нашей прабабушки. Предметы повседневного обихода того времени теперь забыты, и требуется изобретательность, чтобы угадать назначение некоторых из них, в то время как, с другой стороны, мы всегда удивляемся, когда обнаруживаем, что некоторые вещи, которые мы используем до сих пор, были известны уже тогда.
Трюм корабля, как и бедность, роднит тех, кто там оказывается. В 1390 году сотня прялок, символов спокойной домашней жизни, прибыла в лондонский порт вместе с девяноста тремя дюжинами мечей, причем последние принадлежали Герарду ван Барле, который, очевидно, был либо торговцем оружием, либо армейским поставщиком. Шестьсот апельсинов по пятнадцать центов мы находим лежащими между восьмью бочонками лака и девятью стеклянными кубками; бочка консервированных фиников стоит между двенадцатью ярдами льняной ткани и полудюжиной бобровых шапок. В 1490 году в гавань Винчелси прибыл корабль из Дьеппа и привез дамаск и атлас, бочки с вином, лезвия, иглы, накидки из шкуры леопарда, пять гросс колод игральных карт и восемь гросс латунных «Agnus Dei». Последние, к сожалению, казались значительно менее ценными, чем прибывшие с ними «дьявольские книги». «Agnus Dei» представляли собой таблички с изображением святого Агнца, и, казалось, что были настолько распространены, что это слово стало синонимом мемориальной доски, как в описи драгоценностей Генриха VII встречается «Агнус Приветствия Богоматери».
…латунных «Agnus Dei».
Таким же образом в сознании людей четки стали настолько ассоциироваться с молитвами, что, когда мы видим в списке привезенного «патерностеры» или «молитвенники» из янтаря, коралла, олова или «дерева», то очень просто убедиться, что
