Закоулки Средневековья - Льюис Френсис Зальцман
Если экспортируемая ткань впечатляла отсутствием разнообразия, то подобное обвинение невозможно предъявить в отношении привозной ткани. Груз, привезенный кораблем Мэтью Клейсона, дает простор для воображения, ведь там были платки с Кипра и из Сирии (так по крайней мере я истолковываю «cirian»), восточные и блестящие платки, 707 фунтов булавок для их крепления. Есть что-то манящее в «бодрике», припудренном кипрским золотом, и даже в «шамеле» и «сарценете». Мне нравятся старинные названия тканей, и, какими бы ни были их достоинства в качестве материалов, я считаю, что наши современные торговые термины, такие как «виелла» и «эолайн» (если так произносятся их названия), теряются на фоне «аррас», «байесо», «боупер», «болтер», «боррато», «баффин», «бустиан», «бом-баси», «калиманко», «каррелл», «дорникс», «фризадо», «фустиан», «грогрэйны», «мокадо», «минникин», «макарелл», «олиотт», «помет», «плюметт», «перпетуан», «раш», «расселль» и «стамелл», «тюк», «таметт» и «вудмоль».
Но если в этих и подобных им словах и есть очарование, то отчасти это очарование неизвестностью, и я был бы благодарен любому, кто мог бы объяснить мне, что именно Уолтер Хейк привез в лондонский порт в 1390 году, так как помимо двух упаковок с четырнадцатью чашами и других узнаваемых товаров, он привез три тысячи пятьсот «редуок», десять сотен «рускин», столько же «попл» и, что самое удивительное, восемь тысяч boni operis, что означает «хорошая работа». Борюсь с искушением населить произведение множеством подобных терминов и противопоставить этот груз тому, что привозят из современных португальских портов.
Пока грузы наших кораблей мало напоминали содержимое фарсисских кораблей, но, если павлинов найти сложнее, то слоновая кость в виде гребней встречается довольно часто, а что касается обезьян, то в 1490 году Клемент из Рая привез домой четыре дюжины бабуинов. Следует подчеркнуть, что эти обезьяны попадали не в зоопарки — будучи маленькими гротескными фигурами, они часто встречаются в средневековых описаниях. У Эдуарда III было не только несколько тарелок с изображенными на них бабуинами, но и одна чаша, описанная как позолоченная и покрытая эмалью с «разнообразными обезьянами».
…разыгрывая бесчисленные шалости.
В то же время живая обезьяна была довольно обычным явлением; они фигурируют на страницах десятков рукописей, разыгрывая бесчисленные шалости, нередко в наряде священника, монаха или послушника. Обезьян держали многие дворяне, и, когда Томас Бекет, будучи канцлером Англии, отправился с посольством ко двору короля Франции Людовика VII, на каждой вьючной лошади его великолепной кавалькады сидели обезьяны. Товары из Венеции в 1436 году включали «обезьян и мармозеток с хвостами», и ранее обезьяны были привычным импортом, и фигурировали в таможенных списках многих морских портов, а в Норвиче они стоили 40 пенсов за одну обезьяну — немалая сумма. Вместе с обезьянами в этих списках в Норвиче встречается и медведь, за ввоз которого в страну заплатили 42 пенса. Медведи были даже более привычным зрелищем, чем обезьяны, они не только выступали со странствующими артистами, но и многие из этих несчастных животных содержались для травли собаками. Вероятно, именно в спортивных целях сэр Джон Буршье, граф Бат[25], держал полдюжины медведей, которых после Реформации он поселил в ликвидированном монастыре Черных Братьев (доминиканских монахов) в Фишертоне, недалеко от Солсбери. Там они жили безмятежно до тех пор, пока, по словам Гарри Саттона, их смотритель Джон Дэви и его жена Агнес с другими гадкими и злобными людьми не ворвались в убежище, где их держали, и Агнес, «будучи одной из самых безумных и проклятых женщин», бросила отравленный хлеб на землю и в воду, которую пили медведи. В результате погибли три медведя, а также свинья одного бедняка, которая попила из пруда; еще одна несчастная женщина, которая умылась водой из пруда, так опухла, что чуть не умерла», — я позволяю себе подумать, что это было преувеличением со стороны Гарри Саттона. У каждой истории всегда есть обратная сторона. По словам Джона Дэви, он арендовал часть монастырских земель, и его жена спокойно прогуливалась там, когда Саттон, чтобы напугать ее, отвязал «самого большого и злого медведя» и натравил его на нее, и она, будучи «в ужасе и растерянности», побежала, упала на бегу и получила травмы, от которых умерла. Эти две версии сильно расходятся, и если Саттон мог показать трех мертвых медведей и свинью в подтверждение своей истории, то Дэви мог бы показать мертвую супругу в подтверждение своей.
Генрих III был счастливым обладателем белого медведя, которого водили купаться в Темзе, чтобы он мог развлечься и поймать рыбу, все это, несомненно, к огромной радости юных лондонцев. Это был подарок короля Норвегии. Вообще нашим королям часто дарили диковинных зверей, среди которых чаще всего встречались, конечно же, львы и леопарды, намекая на королевскую власть. Черный принц[26] однажды послал своему отцу льва и леопарда. Попутно можно отметить любопытную черту геральдического льва, заключающуюся в том, что он не может смотреть на человека анфас; если лев смотрит на вас, то, значит, это леопард. Я признаю, что это звучит скорее как школьное описание извилистой палестинской реки: «Иордан течет прямо посередине карты, но, когда вы смотрите на нее, она извивается», — но, тем не менее, это факт.
…если лев смотрит на вас, то, значит, это леопард.
В ранней геральдике тощий и грозный зверь, который выполняет обязанности льва, называется леопардом, если смотрит в профиль. Впоследствии более поздние поколения геральдических авторов превратили трех золотых леопардов Англии в «шествующих и смотрящих прямо львов», но на самом деле
