На страже Родины. События во Владивостоке: конец 1919 – начало 1920 г. - Карл Николаевич Хартлинг

4. Я и офицеры штаба будут находиться в собрании.

* * *

Только я закончил, как преподаватель истории, поручик Степанов, с бледным как полотно лицом, истерично выкрикнул:

– Господин полковник, вы желаете кровопролития! Надо как-нибудь предотвратить кровопролитие! Может, это недоразумение? А если правда, разрешите мне взять автомобиль и поехать в «36-й полк»? Может, мне удастся предотвратить безумие 2-го и 3-го батальонов?

Я ответил поручику Степанову, что все мои распоряжения должны быть выполнены. Насилие должно быть подавлено силою. Но если он надеется образумить 2-й и 3-й батальоны и остановить их поход против нас, то я разрешаю ему на автомобиле проехать в «36-й полк».

Сколько раз впоследствии я проклинал свою излишнюю доверчивость к людям! Да разве я мог предполагать, что поручик Степанов состоял в это время чуть ли не во главе заговора, целью которого было свержение власти Верховного правителя, или, точнее, власти атамана Семенова?

Когда все строевые офицеры разошлись по своим ротам, я подошел к телефону и вызвал командира 9-й роты, капитана Зайченко.

Капитан Зайченко говорил со мною со своей квартиры и сообщил, что в районе 2-го и 3-го батальонов никаких волнений не замечается – все тихо и спокойно.

Этим известием я несколько успокоил офицеров штаба, оставшихся в собрании.

Вскоре меня вызвал к телефону штабс-капитан Скороходов, временно командовавший моей ротой, и спросил меня, не отдавал ли я приказания всем ротам 1-го батальона собраться в помещении 1-й роты.

Скороходов добавил, что 2-я рота уже ушла, а 3-я построена и готова идти.

На это я ответил:

– Прикажите от моего имени 2-ю роту вернуть, 3-ю роту распустить, но всем быть готовыми по моему требованию идти к офицерскому собранию.

Сразу же после этого моего разговора по телефону в собрание вошли полковники Плешков и Рубец, полковник Карпов, и я доложил им обо всем случившемся.

– Это какое-то недоразумение, – сказал полковник Плешков, – так как, когда мы проезжали «36-й полк», там все было тихо и спокойно.

Далее он выразил неудовольствие, что я разослал из собрания всех офицеров по ротам и приказал адъютанту школы, капитану Холину, вызвать вновь в собрание всех офицеров 1-го батальона.

Через несколько минут все офицеры были в сборе в собрании. Капитан Холин, только что говоривший с кем-то по телефону, сообщил мне, что из 1-й роты ему передали, что там собрались все четыре роты.

Это известие меня возмутило, но полковник Плешков, услыхав наш разговор, сказал:

– Ну вот и прекрасно! Передайте, капитан Холин, в 1-ю роту, что через десять – пятнадцать минут я буду там. По крайней мере, сразу увижу все роты батальона!

Затем он обратился к окружившим его офицерам:

– Господа, завтра в восемь часов утра вся школа, в полном составе выступит в го…

Полковник Плешков не успел договорить. Дверь из прихожей приоткрылась, и в ней показался фельдфебель 1-й роты Витчик. Громким голосом он произнес: «Господа офицеры, вы арестованы»… Дверь захлопнулась, щелкнул замок…

Нащупав рукой бомбу в кармане, я бросился к двери. Она была уже на замке, и слышно было, что в прихожую входят люди, стуча прикладами об пол.

Несколько офицеров бросились по коридору, идущему в кухню. Там дверь была также заперта на замок.

Когда я подбежал к этой двери, кто-то сказал мне, что с той стороны стоит портупей-юнкер Трухин (фамилию точно не помню). Я не поверил, так как знал, что Трухин определенно правых убеждений. Я окликнул его. Он отозвался и сказал мне, чтобы я предупредил всех офицеров, что все двери и окна собрания взяты под обстрел пулеметов и если мы сделаем попытку выбраться из собрания, то попадем под пулеметный обстрел юнкеров 1-й роты, которые и затеяли все это.

* * *

Я пошел в малый зал. Передо мною мелькнул полковник Рубец. Увидев меня, он воскликнул: «Карлуша, прощайте!» – и, вытащив из кармана револьвер, хотел его взвести. Не успел он это сделать, как на него набросились капитан Щедринский, я и еще несколько близстоявших офицеров.

Мы отобрали у него револьвер. Щедринский и я стали убеждать Бориса Ивановича, что положение еще не столь критическое, чтобы начать стреляться.

Полковник Рубец был крайне расстроен и убеждал нас дать ему возможность покончить с собой, так как он не желает принять смерть от мерзавцев-большевиков, не хочет принять от них страданий в пытках, не может и служить у них. «Лучше самому застрелиться, чем терпеть издевательства и мучения от хамов»…

Эта тяжелая сцена была прервана возгласом: «Господа, к нам идут с обыском!»

У меня мелькнула мысль: «Куда же я дену ручную гранату?»

В большом зале на буфете лежала чья-то папаха. Незаметно от других я сунул бомбу в папаху.

Во время обыска моя бомба была найдена. Обыск производился несколькими юнкерами и солдатами 2-го и 3-го батальонов.

* * *

Портупей-юнкера, присутствующие во время общего собрания, были отпущены по ротам. В числе их был также и портупей-юнкер Кардаков, который у меня в роте числился ротным писарем.

Я обратился к одному из проводивших обыск с просьбой вызвать ко мне портупей-юнкера Кардакова для передачи ему находящегося при мне жалованья для чинов моей роты в размере 333 000 сибирских рублей.

Между тем в собрание стали прибывать арестованные офицеры 2-го и 3-го батальонов. Большинство из них было арестовано на своих квартирах.

От них мы узнали, что капитан Капусткин (командир 5-й роты) долго не сдавался, и, когда стали выламывать двери его квартиры, он произвел два выстрела: первый в свою жену, а второй себе в висок. Стреляя в жену, он промахнулся, сам же скончался в тот же вечер.

В группе офицеров, окружавших полковника Боровикова, последний рассказывал, как он, услыхав о волнениях в его батальоне, решил обойти роты. В одной из рот на него напало несколько стрелков.

При своем высоком росте полковник Боровиков отличался и крепким телосложением. Произошла свалка. Сопровождавший его дежурный офицер (кажется, подпоручик Куминг) выстрелил из револьвера в группу барахтавшихся. Тогда толпа солдат бросилась на подпоручика Куминга, и последний, отстреливаясь, бежал в горы, а затем (как это выяснилось впоследствии) спустился на лед бухты Новик и, пройдя до радиостанции, нашел приют у капитана Плюцинского, у кото рого и скрывался от преследований «товарищей» несколько дней.

Дело в том, что радиостанция находилась под охраной японцев и чины школы после переворота не рисковали появиться в ее районе.

Кардаков пришел вскоре, и я ему сказал, что на квартире у меня между двух тюфяков находится толстая пачка из двухсотрублевых