На страже Родины. События во Владивостоке: конец 1919 – начало 1920 г. - Карл Николаевич Хартлинг

Через полчаса Кардаков принес мне деньги полностью, хотя, по его словам, моя квартира, а также квартиры многих других офицеров подверглись ограблению. В тот момент, когда Кардаков подходил к моей квартире, из нее вышел наш школьный закройщик, и в руках у него была моя сабля. Моих ружей уже не оказалось над моей кроватью. В последующие дни Кардаков заходил ко мне за деньгами, и, при даче отчета, он рассказывал, что творится в ротах и городе.

В вечер ареста каждый из арестованных офицеров получил по тоненькому японскому тюфяку, подушку и одеяло. Ложиться же спать предстояло прямо на полу, вповалку. После 12 часов, когда многие офицеры уже улеглись вповалку на полу, а кухонная дверь по-прежнему охранялась портупей-юнкерами моей роты, я решил побеседовать с часовым, который так же, как и прежний часовой, был далеко не левых убеждений.

Из беседы с ним я узнал, что всей школой заправляет небольшая, но сплоченная компания, остальным же юнкерам и портупей-юнкерам, захваченным врасплох событиями, ничего не оставалось делать, как беспрекословно подчиниться этой небольшой группе.

Я узнал также, что в настоящее время в помещении 1-й роты происходит общее собрание: выбирают начальствующих лиц. Штабс-капитан Нельсон-Гирст уже выбран на должность начальника школы. Портупей-юнкер Михаил Балышев выбран на должность командира 1-го батальона. Фельдфебель моей роты, портупей-юнкер Андрей Слепухин, за строгость не пользовался любовью юнкеров и оказался арестованным вместе с нами. Это был единственный из портупей-юнкеров, не оставшийся на свободе.

Так закончился последний день существования Учебной инструкторской школы на Русском острове, ибо под командой Нельсона-Гирста была уже не школа, а вооруженная революционная толпа.

XIII

Падение власти Розанова

Последние надежды. – Развал Раздолинского гарнизона. – Развязка во Владивостоке. – Приказ капитана 1-го ранга Китицына

В предыдущей главе события были изложены так, как они наблюдались и воспринимались нами, строевыми офицерами Учебной инструкторской школы. Сейчас считаю нужным дополнить картину, приведя несколько выдержек из записок современников.

В день своего самовольного возвращения в Россию В.Г. Болдырев виделся с генералом Розановым и довольно долго беседовал с ним. «Розанов значительно обрюзг. Тон воеводы доброго, старого времени. Дом – полная чаша. Любезен; остроумной шуткой с примесью солдатской грубости маскирует назревающую тревогу перед нарастающими событиями», – записал он.

25 января Болдырев заносит в свой дневник:

«В городе тревожное настроение. Ночью слышалась орудийная пальба. Это Розанов громил восставших егерей, засевших в Коммерческом училище[40]. Победа опять на его стороне. Тем не менее боевые силы Розанова тают. Обнаружена сильная пропаганда среди юнкеров Инструкторской школы. Безусловно верны только гардемарины.

Василий Георгиевич Болдырев

Местное земство непрерывно получает постановления войсковых частей и даже партизанских отрядов с заявлениями, что „только власть правительства Областной земской управы является их властью“. К земской группе, руководимой председателем управы Медведевым, примыкают значительно более левые элементы. Генерал Оой, кажется, тревожится этими петициями. В беседе со мной у него мелькала мысль о разоружении русских войск. Розанов настроен воинственно – надеется на активное содействие Японии. Расчет недостаточно верный, если принять во внимание противодействие американцев, симпатии которых или, во всяком случае, симпатии их представителей всецело на стороне земства».

27 января.

«Положение стало еще тревожнее. Розанов собирал в Морском штабе всех офицеров, врачей и чиновников для информации о положении дел в связи с событиями в Никольск-Уссурийском, который по бюллетеню занят большевиками. В сильном Раздолинском гарнизоне генералу Розанову верны 1-е Артиллерийское училище, мортирная батарея и большая часть Приморского драгунского полка, но начальство растерялось. Оно ничего не предпринимает, чего-то ожидает, но чего?

27-го на заседании Городской думы была вынесена резолюция против интервенции. На этом заседании правое крыло отсутствовало».

28 января.

«Крепость Владивосток была объявлена на осадном положении. Вся жизнь поставлена в зависимость от распоряжений коменданта крепости. Опять было собрание офицеров, врачей и чиновников, теперь уже в Коммерческом училище. Всего там собралось около 300 человек, но исключительно тылового элемента, далекого от всякой воинственности.

28 января положение в Раздольном остается без перемен. Юнкера и солдаты слоняются и шатаются, где им вздумается. Полоса между Раздольным и Никольск-Уссурийским считается прифронтовой. Туда ходил бронепоезд и кого-то обстреливал. Среди юнкеров 1-го Артиллерийского училища ходит слух, что „вот подойдут из Владивостока части, и тогда все мы пойдем в наступление на красных, находящихся в Никольск-Уссурийском“».

29 января.

«Появившиеся в Раздольном гардемарины произвели впечатление на чинов гарнизона. Ожидается скорое наступление на Никольск: „Будем вышибать товарищей!“».

30 января.

«Утром выяснилось, что гардемарины ночью „смотались“ во Владивосток. Настроение в гарнизоне падает. Начальство ничем себя не проявляет. В гарнизоне распространился слух, что командир Приморского драгунского полка перед фронтом своей части якобы объявил, что „с партизанами произойдет замирение. Все русские соединятся и вместе пойдут бить нашего общего врага – японцев“.

Около 22 часов 30 января в 1-м Артиллерийском училище выяснилось, что часа два тому назад двадцать два юнкера этого училища ушли в сопки. В их числе были два старших портупей-юнкера и несколько младших. Ни одна из батарей училища не была „обижена“, так как от каждой ушло по равному количеству портупей-юнкеров и юнкеров. Весть эта произвела гнетущее впечатление на оставшихся».

31 января.

«Связи с Владивостоком нет. Разложение частей идет быстро. Приморский полк теперь уже ничем не отличается от стрелкового. Мортирная батарея, состоящая сплошь из добровольцев, уходит походным порядком куда-то в сторону китайской границы. 1-е Артиллерийское училище продолжает оставаться на месте, чего-то выжидая.

К вечеру положение в Раздольном стало окончательно безнадежным. Стрелковый полк и драгуны (часть) готовятся к встрече „товарищей“, которые должны прибыть из Никольска сегодня вечером.

С наступлением сумерек 1-е Артиллерийское училище, взяв с собой два французских трехдюймовых орудия, выступило из Раздольного походным порядком на село Нежино. Когда переходили Суйфун, началась пурга. Порывы ветра доносят со станции звуки музыки, там играют „Марсельезу“, значит, „товарищи“ прибыли…»

* * *

29 января генерал Розанов отменил приказ об амнистии[41], сохранив его силу только для тех, кто сдаст оружие к 1 февраля. Другим приказом он объявил, что признает только власть атамана Семенова и будет поддерживать ее всеми своими силами.

Обеспечив себя от «всяких случайностей» заложниками, из Никольск-Уссурийского прибыла делегация большевиков для переговоров с белыми властями.

Наблюдалось огромное число желающих выбраться за границу. За билет в Цуругу (Япония) давали полторы тысячи отступных.

30 января генерал Оой заявил, что в городе он не допустит никаких вооруженных столкновений и гарантирует порядок. Поэтому в городе