На страже Родины. События во Владивостоке: конец 1919 – начало 1920 г. - Карл Николаевич Хартлинг

Родным и знакомым офицеров было разрешено навещать нас, и были установлены часы посещений.

Полковник Охлопков, прекрасно рисовавший портреты, усиленно занялся рисованием. Вскоре стены украсились портретами его работы. Особенно удачно вышел портрет полковника Рубца.

По вечерам устраивали хоровое пение, а иногда и французскую борьбу. На этом поприще особенно отличался портупей-юнкер Слепухин, положивший на лопатки почти всех, вступавших с ним в единоборство.

Неизвестность ближайшего будущего все же на всех сказывалась. Особенно за будущее волновался капитан Васильев. Он был талантливым преподавателем истории военного искусства. Его аудитория всегда была полна народа, так как он был прекрасным оратором. На своих лекциях он упорно проводил монархические идеи. Теперь он боялся, что ему припомнят его монархизм. Обыкновенно в сумерках он приходил, садился на мой тюфяк и жаловался, что у него нет никакого выхода: все знают, что он убежденный монархист. Он мечтал бежать при первой возможности за границу и поэтому был неразлучен с Нуроком[43] – зубрил английские слова. Васильев убеждал и меня заняться изучением этого языка.

* * *

Всю ночь с 31 января на 1 февраля колонна 1-го Артиллерийского училища потратила на движение от Раздольного до Нежина. Шли по едва немеченому проселку, утопая в глубоком и рыхлом снегу. На пути встретилось два препятствия: глубокий ров с очень крутыми берегами, и потом, уже перед самым Нежином, небольшой, но крутой и, что самое главное, совершенно обледенелый подъем на пригорок. Взять этот пригорок истомленные кони никак не могли: орудия скатывались назад. Только на рассвете их удалось наконец втянуть на пригорок.

Передохнув в Нежине несколько часов, колонна продолжила свое движение по глади Суйфуна. На ночь остановились в Речном, совсем маленьком корейском рыбацком поселке. С наступлением утра предполагали двинуться дальше – на Владивосток, дабы соединиться там с верными генералу Розанову частями.

Ночью 2 февраля, в час или в два часа, по части пронеслась смутная весть, что во Владивостоке еще вчера произошел переворот, что там теперь новая власть – красные. Это известие доставили какие-то корейцы, только что прибывшие в Речное из города.

Весть эта вызвала разговоры и толки среди как офицеров, так и юнкеров. К утру налицо было некоторое замешательство и смятение умов.

Следует отметить, что начальник училища, находившийся в Раздольном 26 января и объявивший тогда, ночью, выстроенным по тревоге юнкерам о начале событий в Никольск-Уссурийском, в один из последующих дней уехал во Владивосток за получением информации из штаба округа и от генерала Розанова. И теперь, находясь в Речном, училище возглавлялось помощником начальника училища по строевой части полковником Сполатбогом.

Один из числа наиболее прямых, энергичных и непримиримых по отношению к «розовым» и «красным», поручик Глазко предлагал двигаться на Посьет, уйти за границу, но не сдаваться врагу.

Это предложение по тем или иным причинам остальные офицеры отклонили. Были затем разговоры, что поручик Глазко пойдет на Посьет только с небольшой группой непримиримых юнкеров, но в конце концов… поручик оставил свою мысль. И когда солнце поднялось над горизонтом, колонна полностью двигалась по льду Амурского залива к Владивостоку.

Напротив Седанки на льду залива произошла встреча начальника училища с его частью.

Полковник Герцо-Виноградский встретил свое училище, выехав ему навстречу в автомобиле под красным флагом…

Недолго под порывами ветра топтались юнкера в своих тяжелых английских ботинках, разговоры приехавших со старшими чинами колонны были коротки. Раздалась команда: «По коням!», и колонна поползла дальше к Владивостоку, в который и вступила около 16 часов того же 2 февраля.

Позднее выяснилось, что «товарищи», не будучи вполне уверенными в покорности училища и опасаясь атаки города со стороны юнкеров, при подходе их к городу выкатили орудия Амурского дивизиона на позиции и приготовились к открытию огня.

Однако никаких осложнений не произошло. По Светланке через весь город прошло училище. Толпы сочувствующих новой власти и ротозеи, принимавшие юнкеров, одетых в полушубки и большие папахи, за «сопочников», приветствовали их радостными криками…

* * *

Прошло несколько дней. Влияние коммунистов на молодое эсеровское правительство росло с каждым часом. И хотя председателем правительства состоял эсер Медведев, и хотя эсер Краковецкий и был назначен главнокомандующим, и хотя начальником штаба у него и оказался старый опытный офицер Генерального штаба генерал В.Н. Доманевский, но… главные нити управления всем «движимым и недвижимым» крепко держались товарищами из коммунистов. Никифоров, Боголюбов, Линдберг, Брагин и прочие, и прочие, и прочие, имя же им – легион, не оставили по себе яркого впечатления. Такие люди сильны только скопом, но воля партии их делает действенными. Они много работают. Они не боятся переутомления…

7 февраля вышли две коммунистические газеты: «Красное знамя» и «Коммунист». Тон обеих газет был, на первое время, сдержанный.

Митинги, выборное начало, коммунистические газеты – все это ступени одной и той же лестницы, ведущей к торжеству «диктатуры пролетариата». И в этой обстановке, конечно, были недопустимы чины и погоны. Сначала, без официального приказа, один за другим, в угоду «товарищам из сопок», офицеры стали снимать погоны, а затем через несколько дней последовал приказ и об уничтожении чинов.

На нас, арестованных и находящихся в помещении Офицерского собрания инструкторской школы, эта весть произвела угнетающее впечатление. Капитан Зайченко предложил всем арестованным спороть погоны и сжечь их, дабы не допустить снятие погон «товарищами». С его предложением все согласились.

Капитан Зайченко собрал все срезанные погоны в корзину, растопил печь и постепенно стал бросать погоны в огонь. Мы все толпились тут же, смотря, как огонь пожирает наши погоны. Полковник Плешков, чтобы не появляться в беспогонном мундире перед нами, с этого дня стал ходить в толстой канадской фуфайке без кителя.

В эти тягостные дни некоторое развлечение доставила нам пурга: все дороги были сильно занесены снегом. «Начальство» тогда распорядилось выгнать всех арестованных на расчистку снега. После нескольких дней безделья и сидения в тесноте чрезвычайно приятно было разгребать снег, и работа показалась настоящим праздником.

Зашел как-то к нам и «начальник школы» Нельсон-Гирст. Он говорил о создавшемся во Владивостоке политическом положении и на вопрос одного из офицеров: «Обязаны ли выпущенные на свободу офицеры служить в Народно-революционной армии?» – ответил:

– Большевики сумели использовать кадровых офицеров, и если Народно-революционной армии потребуются кадровые офицеры, то мы тоже сумеем их заставить служить нашим интересам.

Я не выдержал и возразил:

– Не всякого сумеете заставить!

Наши взгляды встретились. Нельсон-Гирст прищурился, собирался что-то сказать, но воздержался.