Время в средневековом городе - Коллектив авторов

В статье было задано временное ограничение для такого доказательства – два года: «кредитор был обязан в течение двух лет доказать, что условия сделки, прописанные в долговом контракте, соответствуют действительности, если дебитор заявил бы, что в действительности им не было получено то, что было зафиксировано в контракте»[690]. Был разработан эквивалент срока исковой давности, который имел обратный вектор действия – от дебитора к кредитору, и именно он был ограничен двумя годами. Остается, однако, неразъясненным вопрос, с какого момента этот срок должен был отсчитываться. Мог ли дебитор подать иск против кредитора до окончания срока кредитования? Или мог ли он инициировать процедуру проверки договора на наличие скрытого ростовщичества уже по прошествии некоторого времени после исполнения им обязательства? Эти вопросы оставлены без ответа.

Данная мера была принята в контексте урегулирования вопроса, связанного с правомерностью контрактных отношений христиан и иудеев в целом. Дело в том, что в 1377 г. на кортесах в Бургосе на фоне многочисленных жалоб христиан на использование иудеями ростовщических практик король – по собственной инициативе, а не по просьбе депутатов кортесов: они в 1377 г. ограничились только просьбой об очередной реструктуризации долгов – принял решение запретить составление любых контрактов, по условиям которых христианин брал на себя долговое обязательство перед иудеем или мусульманином по передаче[691]. Допустимыми были признаны только те договоры, которые фиксировали факт единовременного обмена христианином и иудеем / мусульманином товара на его стоимость.

Решение 1377 г. важно не только для понимания контекста постановления 1462 г. Запрет контрактов обязательства, предполагавших временной промежуток между заключением сделки и исполнением ее условий сторонами или одной из сторон, и, одновременно, предусмотрение возможности христианам, иудеям и мусульманам составлять между собой контракты единовременной купли-продажи, не предусматривавшие обязательства христианина, применительно к отношениям христиан, иудеев и мусульман в сфере кредитования свидетельствуют о том, что в понимании составителей акта 1377 г. одним из главных условий, обеспечивавших успех ростовщических операций, было время. Решение, по сути, состояло в том, чтобы изъять время из операций обмена между христианами с одной стороны и иудеями и мусульманами с другой, и тем самым пресечь саму возможность ростовщичества. Данная мера проблемы не решила – депутаты кортесов и после 1377 г. жаловались на то, что иудеи заставляли их заключать контракты на ростовщических условиях, тем самым косвенно подтверждая, что постановление 1377 г. нарушалось не только иудеями, но и самими христианами.

В первой половине XV в. попытки урегулировать вопрос о том, могли ли христиане и иудеи заключать контракты, предпринимались неоднократно. В 1412 г. решением королевы Екатерины Ланкастерской христианам было запрещено вступать в какие-либо отношения с иудеями, тем более, заключать с ними контракты. В дальнейшем, уже в годы правления Хуана II, по инициативе самих иудеев были составлены три папские грамоты, датированные 1421, 1428 и 1436 гг., а также королевские грамоты 1443 и 1450 гг., в которых подтверждалось право иудеев заключать контракты с христианами[692]. Во всех перечисленных актах речь шла о контрактах как таковых, без различия, шла ли в них речь об обязательствах или нет. Наконец, в 1462 г. вопрос о необходимости внести ясность в данную ситуацию поставили уже сами христиане. Поэтому решение кортесов в Толедо не только нормировало срок, в течение которого иудей должен был доказать свою невиновность в случае обвинения его в ростовщичестве – оно в принципе за счет разрешения контрактов обязательства «вернуло» время в операции обмена между христианами и иудеями.

Условия предусмотренной в 1462 г. процедуры доказательства были уточнены в постановлении кортесов в Мадригале 1476 г., и уточнение коснулось именно временного измерения ситуации. В соответствующей статье постановления было зафиксировано, что христианин мог выдвинуть против иудея или мусульманина обвинение в ростовщичестве и инициировать таким образом процедуру судебного разбирательства в отношении наличия или отсутствия скрытого процента в долговом контракте, «в любое время» (si la parte del christiano se opusiere en qualquier tienpo)[693]. Право дебитора на подачу иска против кредитора впредь должно было соблюдаться вне зависимости от срока давности обязательства, т. е. могло быть применено как к текущим долговым контрактам, так и к контрактам, условия которых на момент подачи дебитором иска об обвинении кредитора в ростовщичестве уже – и, возможно, давно – были исполнены.

Таким образом, в 1476 г. легисты разработали инструмент, позволявший вынести время за пределы кредитных отношений иудеев и христиан, однако теперь – на этапе долговых споров. Причем вне времени оказалось не только право христиан, гарантированное постановлением кортесов в Мадригале, но и, видимо, само правоприменение данного постановления в том, что касалось этого права. То есть теперь на основании акта 1476 г. могли быть вынесены решения по долговым контрактам, заключенным до 1476 г. по прежним правилам.

Прежде подобного рода попытки управления прошлым королями, по крайней мере, на кортесах, не санкционировались. Например, после того, как на собрании в Вальядолиде в 1405 г. король пожаловал списание половины долгов по действовавшим договорам христиан и иудеев, от дебиторов, которые на момент издания постановления 1405 г. уже выполнили обязательства перед своими кредиторами, стали поступать требования о возвращении им якобы переплаченной суммы. Тогда в ситуацию вмешались иудеи, после чего в 1406 г. была составлена королевская грамота, в которой разъяснялось, что предусмотренное постановлением 1405 г. списание не должно было распространяться на уже выплаченные долги[694].

В постановлении 1476 г. ни слова не было сказано о порядке возмещения кредитором того, что было получено им от дебитора в счет исполнения обязательства, если ростовщический характер сделки был обнаружен в ходе судебного разбирательства. Логично, что механизмы действий в ситуации возвращения взысканного или выплаченного долга в кастильском законодательстве были разработаны. Однако стоит подчеркнуть, что при фиксации столь существенного изменения условий разбирательств по долгам не был должным образом продуман и регламентирован порядок действий всех акторов судебного процесса, начиная с истца и заканчивая судебным исполнителем.

Тем не менее предложенная на кортесах 1476 г. мера регулирования времени в рамках правовой регламентации кредитных отношений должна была иметь позитивный эффект для контроля за соблюдением норм кастильского законодательства. Содержание dispositio не дает аргументированных оснований для подозрений легистов и королевской власти в намеренном создании условий для многочисленных судебных разбирательств и напряженности между христианами, иудеями и мусульманами как на уровне деловых контактов, так и на уровне межличностных отношений. Однако документально известны ситуации, когда именно таковыми были практические последствия обнародования постановления кортесов 1476 г.

Один из таких случаев зафиксирован в трех королевских грамотах – одной