Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Элис Вернон
Родственники были убеждены, что это душевный недуг, возможно, возникший из-за того, что над ней тяготеет семейное проклятие. В клинике она появилась в белых одеяниях адептов церкви, из которой ее привезли. Из рассказа сестры стало известно, что примерно за шесть недель до обращения в клинику пациентку доставили в церковь для получения духовной помощи под наблюдением пророка. В церкви она прошла обряды, призванные разорвать ее связь с духом-мужем, из-за которого она якобы оставалась незамужней до 34 лет, а также сеансы избавления от вероятного семейного проклятия. Две красные свечи в форме человечков были связаны спина к спине и подвешены вверх ногами. На одной свече написали имя пациентки, на второй – духа-мужа. Семь ночей подряд читались молитвы, чтобы настроить их друг против друга. После этого свечи зажгли и оставили догорать. Считалось, что, когда свечи догорят, отношения между пациенткой и духом-мужем будут разорваны. Избавление от проклятий включало молитвы и пост, а также купание в духовной воде.
Эти меры женщине не помогли, и ее отправили в больницу. Результаты анализов вернулись к норме, но, к сожалению, через несколько месяцев она умерла от брюшного тифа.
В Африке, как показывают Айна и Фамуйива, широко распространены верования в нематериальную реальность, тесно связанную с той, в которой мы живем. В частности, у йоруба ночь воспринимается как время, когда разделяющая две реальности завеса наиболее тонка. Духи, ведьмы, демоны, жаждущие мести призраки предков и прочие враждебные силы из потустороннего мира могут проникнуть сквозь нее, чтобы причинить вред спящим смертным. И, как мы видели в приведенном выше случае, при проблемах со сном человек первым делом обращается за помощью в церковь, а не к врачам.
* * *
Сама я ночных страхов никогда не испытывала, но моя кузина Оливия борется с ними уже много лет: обращается за помощью в сомнологические клиники, пытается изменить образ жизни, чтобы положить этому конец.
Я довольно часто разговариваю с Оливией о сне – в каком-то смысле хорошо знать кого-то в семье, с кем по ночам тоже происходят необычные вещи. Мы делимся переживаниями и тревогами, порой удивляемся и вздыхаем с облегчением, когда понимаем, что не одиноки в том, что с нами происходит.
Но если мои парасомнии похожи на бесшумные зловещие триллеры, то ночные страхи Оливии – это полноценные фильмы ужасов.
Однажды во время семейного праздника мы с одной из моих сестер и с Оливией болтали в отдельной комнате. Разговор неизбежно коснулся сна.
Оливия достала телефон.
– У меня есть приложение, которое начинает запись, когда я ночью издаю звуки. Хотите послушать?
– Конечно.
Она оглянулась на дверь, на лице появилась ухмылка. Несколько секунд она прокручивала экран.
– Вот, – сказала она, смеясь. – Это было в гостинице Travelodge.
Мы с сестрой ждали, пока Оливия нажмет кнопку воспроизведения. Послышался приглушенный звук, какой-то треск или статический шум, а затем раздался громкий, протяжный, пробирающий до костей вопль. Ничего подобного я раньше не слышала – это звучало гораздо более душераздирающе, чем самый оголтелый крик в каком-нибудь фильме. Теперь всякий раз, когда в фильме кто-то кричит, я думаю о том, насколько плоский и фальшивый это звук по сравнению с тем, что я слышала в записи у Оливии. Это был вопль настоящего ужаса – первозданная, инстинктивная реакция на нечто действительно угрожающее жизни. Сымитировать такой крик невозможно. Уж точно не в людном отеле Travelodge.
– А вот еще, – сказала Оливия. Ее забавляли наши испуганные лица.
Она включила запись. Последовал бурный поток слов – Оливия кого-то в чем-то обвиняла. Мы услышали быстрый топот ног, а затем что-то с грохотом разбилось.
– Я налетела на торшер.
Я уже несколько раз скачивала подобные звукозаписывающие приложения, но, сколько ни пробовала записать себя, всегда приходит чувство неловкости, и я не могу заснуть, если знаю, что идет запись. Понимаю, что это только для меня и мне не нужно ни с кем делиться, но думаю, мне лучше не знать, чем та «другая “я”» занимается по ночам. К тому же при гипнопомпических галлюцинациях или параличе сна я ничего не говорю, а только тяжко вздыхаю. Можно расслышать лишь шуршание простыней и вздохи по поводу моей предрасположенности к галлюцинациям.
При всем том, что мы смеялись над записями, в которых Оливия носилась по комнате, ударялась о стены, ругалась и кричала, ночные страхи сильно отражаются на ее благополучии. Иногда она подвергает себя реальной опасности или совершает поступки с далеко идущими последствиями. Будучи студенткой, она разбила окно в спальне общежития и просунула туда ногу. В результате ей потребовалась госпитализация. В университете не проявили особого сочувствия – возможно, потому, что не понимали, что такое ночные страхи, – и заставили оплатить установку нового окна. А когда она готовилась к защите диссертации и посещала конференции, то иногда краем уха слышала, как коллеги обсуждали душераздирающие крики, раздававшиеся ночью в гостинице.
Несколько лет она работала в университете на севере Англии и там впервые обратилась в сомнологическую клинику. Я никогда не бывала в таких заведениях, потому что мои насыщенные событиями ночи слишком непредсказуемы и я не хочу тратить время врачей, записавшись на прием и не уснув из-за чувства неловкости либо проведя абсолютно нормальную ночь. У Оливии же ночные страхи, к сожалению, случаются часто. В клинике ей измерили мозговые волны и поставили официальный диагноз: ее регулярные пробуждения действительно оказались ночными страхами. Ее попытались лечить препаратом, используемым для облегчения состояния при эпилептических приступах и двигательных расстройствах, а также для устранения проблем со сном. Его уже давно используют как способ снизить тяжесть ночных страхов; к примеру, в 1992 г. американский невролог Марио Мендес успешно сократил количество эпизодов у молодого человека, у которого ночные страхи спровоцировала операция по удалению опухоли ствола головного мозга[80].
К сожалению, Оливии лекарство не помогло. В период приема препарата однажды ночью она проснулась и обнаружила, что стоит у открытого окна и собирается прыгнуть в бурлящую далеко внизу реку. С тех пор во всех командировках ее начальник следил за тем, чтобы в гостиницах ее размещали исключительно на первом этаже.
Несколько лет назад Оливия, получив новую работу в Лондоне, заселилась в гостевой дом. Разумеется, вскоре соседи узнали о масштабе проблемы. Одному из них это показалось перебором. Он выдвинул ей ультиматум: решайте проблему или уезжайте. Для Оливии это было трудное время. Ночные страхи всегда доставляли ей немало беспокойства. Разговаривая о них, мы выяснили, что нас обеих тревожит присутствие некоей части нас самих, которую мы не знаем и которой не можем доверять.
Она вновь взялась за решение своей проблемы – разобраться с причинами парасомнии и попытаться вылечиться. С переменным успехом ходила по неврологам. Из-за риска привыкания к препаратам, а также негативных побочных эффектов от их применения специалисты начали разрабатывать в качестве альтернативы немедикаментозные методы лечения. Например, в 1988 г. Брайан Ласк, врач-психиатр детской больницы Грейт-Ормонд-стрит, разработал методику, которая предполагала наблюдение родителями за своими детьми с целью выявления признаков приближающегося ночного страха (учащенное сердцебиение, потливость, подергивания), после чего следовало разбудить ребенка до начала приступа[81]. Он убедился в ее эффективности в отношении всех 19 детей, которых обследовал. Для выявления скрытой психологической причины ночных страхов используются также когнитивно-поведенческая терапия и гипноз. У одного невролога Оливия прошла курс гипнотерапии, который, по ее словам, немного ей помог и уж точно оказался эффективнее лекарственного препарата. У другого специалиста ей назначили курс мелатонина – гормона, отвечающего за регулирование цикла сна. Это не сработало. Последний невролог, к которому обратилась Оливия, любезно сообщил, что она перерастет эту болезнь, хотя на тот момент ей было 33 года. А больше особо ничем не поможешь, сказали ей.
Надеюсь, Оливия все-таки найдет способ унять свои ночные страхи. Рассказывая мне о своих обращениях в сомнологические клиники, она призналась, что больше всего ее беспокоит стигматизация