Мы что, рожаем? Или то, что вы боялись спросить у акушера-гинеколога - Наталья Викторовна Цалко

Я заметалась, вдвоем, в голове пронеслось, что здесь нужен сильный ассистент, настоящий, опытный врач, чтобы быстро все сделать, ей же трудно со мной, а вслух сдавленно произнесла: «Вра-а-а-ча-а-а!» Татьяна Олеговна в изумлении тогда подняла на меня глаза, там всегда ровный, сильный взгляд, вообще без паники, и произнесла: «Ты что с ума сошла?! Мы и есть врачи! Вяжи давай». Я что-то завязала, и все остановилось. Непробиваемая броня у этого человека, скала незыблемая, все эмоции в себе, напоказ только творчество.

Максимум творчества, дар убеждения невероятный, до сих пор все помнят о ее способности заводить массы. Однажды весь стационар, прямо весь, кроме академика Курцера М. А. (он же на тот момент, главный врач), совершили массовый прыжок с парашютом. Не счесть сколько их, выкинулось из самолета.

Стены до сих пор вспоминают, как они дрожали от праведного гнева, который обрушился на всех участников. Кто-то ногу сломал, у половины оказалась боязнь высоты, но это выяснилось уже по приземлении. Рекорд Гиннесса в кармане – такого количества врачей под тряпочками небо больше не видело никогда.

К каждому новому году кино. Прямо полноценное великолепное кино, всегда разного жанра, но с юмором. Мы все помним смешные номера. Ничего удивительного, кто хорошо работает, тот хорошо отдыхает, сейчас это уже в массовом масштабе. На каждый праздник все госпиталя снимают подобные фильмы, перепевают песни, пляшут и жонглируют на сцене.

Но родоначальник в принципе того, что у нас есть творческий запал, та самая неповторимая Татьяна Олеговна. Походница, байдарочница, балагур, умница, многодетная мать, руководитель крупного госпиталя. И каждый раз, когда мы снимаем, что-то важное или простенькое, то всегда же у каждого есть основной зритель. Так вот, мой зритель в любом творчестве – Татьяна Олеговна Нормантович. Если что-то получается – это ее искра, просто чуть раздуваешь уголек. С гордостью могу сказать, что еще при ней костюмы шила, правда шила. Номер с ярмаркой, тот что был на следующий год, после того как Латышкевич («Олег Александрович Латышкевич – наш любимый цесаревич», – поговорка всех ординаторов), Сережа, Боря и Петрос в полосатых купальничках борцов цирка, выходили на манеж. До сих пор смешно.

Сережа, Боря и Петрос, эти маленькими никогда не были, родились великими. Теперь-то уж ученые мужи: Коноплев Борис Александрович и Арабаджян Сергей Игоревич. Начальники. Никто уж не повезет. Их возили на каталке, такой был прикол. Человек засыпает на каталке, а ты везешь его в операционную с хохотом и спросонья сложно сообразить, огни мелькают, ты едешь. Пациентов никто так не возил никогда, все очень серьезно. Не испугаются рожающие вышедшего, одного из них, в подштанниках белых, с всклокоченной кудрявой головой со сна, молчащего молодого доктора. Первый случай, кстати, массового гипноза, просто вышел, зыркнул и ушел. На полчаса во всех родзалах тишина.

Мы больше не потеряем другого из них, прикорнувшего на сереньком диванчике, том, на котором готовили докладчика, при входе справа. Просто уснул, и рожающие обсели его, как птички на веточке, никто никому не помешал.

Не проводим в первую поездку на руководящую должность. Не переспросим в ответ на ночной звонок про раскрытие: «Два пальца твоих или моих?» – «Моих, а то есть моих четыре».

Не спасем мир от первой волны свиного гриппа. Тогда откомандировали нас в инфекционный стационар. Входишь с утра на обход, а там 90 беременных, а у тебя в руках переносной аппарат УЗИ. И все хотят пол знать, а ты его не так чтобы умеешь определять. Переболели сами, повзрослели мухой. Оперировали прямо в кроватях, – немилосердный грипп был, хуже ковида, беременных не щадил.

Встретили настоящий бриллиант, авангард акушерства Серобяна Авета Григорьевича. Потом проработали с ним несколько лет бок о бок. Кладезь знаний и юмора, ныне учит студентов. До сих пор очень хочется с утра позвонить и рассказать ему интересный случай, он всегда поймет и расскажет ответный, еще более замечательный. Творческий человек: поет, играет, сочиняет, вырезает из дерева.

Взаимовыручка, крепкое плечо, первые победы, неудачи, новогодние вечера, корпоративы, поездки – они останутся. Теперь все иначе, но ничего не забылось. Боимся сильнее, потому что знаем, чего именно бояться, правда, и готовы мощнее, но не помогает, не спим, как все они тогда. И благоговеем перед каждыми родами. И хотя давно уж сидят высоко в президиумах, остаются крепкими, толковым врачами. Административное не вытеснило, руки помнят и драйв необходим.

А вот Петросов, вернее, Петросиков (все всегда ласково зовут), у нас и тогда, и сейчас два: Петрос Оганесович Ероян и Петрос Мартиросович Багдасарян. Оба благородно выдержаны, несуетливы, молчаливы, по-армянски душевные умницы, сильны во всех ситуациях. Как говорит Григорьян В. М.: «Ох уж эти армяне».

Не умещу всех, даже если по слову буду писать. Но все они – это такой свет моей души, фундамент, любовь. И даже обрывки этого – уходящая натура. Такого больше не будет никогда и ни с кем. Как в детство вернуться, где небо было голубее, а мороженое слаще.

Как еще смогу сказать всем и каждому, что ни одно их слово, их нерв, не пропали даром, что пока я живу – и все они живут, переливаясь самой красивой гирляндой. Надо просто остановиться, усилием воли. Прекратить.

Уже Людмила Александровна Рыжкова – умница, энциклопедист – ворвалась со своим: «Голова болит! Мне необходимо принять препарат. У меня кластерные головные боли!» – «Какие?» – «Кластерные, с понедельника по четверг». – «Пошли в плавание, ужин с капитаном. Никто не пришел, все валяются, только мой сын, он без морской болезни, двое пьяных, они вошли в резонанс с волной и я. Но я приняла препарат…»

Анестезиолог Лобко Константин Николаевич с анекдотами и его: «Пасаны, пасаны!» присаживается между девчонок, а дальше хохот на весь роддом, потому что он со свежей байкой.

Невероятно напряженная пациентка, прямо истерика, он робко по-мальчишески нараспев, а там прямо настоящий психоз: «Девочка, как тебя зовут?» – «Таня». – «А меня Костя. Любишь ли ты творчество Стаса Михайлова, как люблю его я?» Через семь минут мы уже работали на спокойной и обезболенной. Кстати, творчество Стаса Михайлова она любила.

Татьяна Ивановна Кабанова, ее же нельзя было допускать к пациенткам собирать анамнез, заведующий приемного, на минуточку. Минут через 40–50 кто-то нетерпеливо врывался в смотровую, а она с пациенткой пила чай, и обе всхлипывали. Аборты никто не делал. Всех