По орбите - Саманта Харви
Промотай вперед еще на шесть месяцев, и мужчины уже нет в живых. Женщина осталась одна. Проходят годы, десять лет, настает мягкая осень, на широко раскинувшихся стеблях золотятся последние тыквы. Плесень на черенках, на раме входной двери и на ступеньках; утренняя сырость на бумажных перегородках. Сейчас по вечерам небо красивое как никогда. Женщина лежит на узкой ступеньке, тоже узкая, будто ручка метлы — так она сама считает. Вокруг нее сплошная древесина, рядом нет ни одной живой души, потому-то она и обернулась деревом, чтобы не выделяться на общем фоне.
Бывает, люди чувствуют, что настал последний день их жизни, и прежде она никогда не лежала бы вечером на лестнице своего дома, словно бросая миру запоздалый вызов — дескать, вот такая я старая крепкая метла, поглядите-ка. Тратить время на ерунду не в ее привычках. Но кровь в жилах течет медленнее, и все в теле постепенно замедляется. Предыдущие несколько недель женщина чувствовала себя плохо. Смотрела на движущуюся точку света в небе, которая после смерти ее мужа совершила почти шестьдесят тысяч оборотов вокруг Земли, и уговаривала себя подождать еще месяц до возвращения дочери. Но разве смерть дает кому-нибудь отсрочку? И вообще при чем тут дочкино возвращение? Умереть в день ее приземления. Руки и ноги внезапно теплеют, будто сердце пытается отогнать кровь как можно дальше от себя. Дай мне отдохнуть, говорит сердце. Она слышит цикаду, никогда раньше цикады не стрекотали в середине осени, но сейчас круглый год так тепло, что они не знают, когда пора умирать. Судя по звуку, стрекочет одинокий заждавшийся самец, и женщина ловит себя на мысли, что, если бы она сама пролежала в земле пятнадцать лет, ожидая своей очереди спариться, возможно, тоже проявила бы долготерпение. Впрочем, теперь он уже поет не потому, что хочет продолжить свой род, а из-за одиночества, избавь меня от страданий, только эта мольба и разливается по сумеречному безмолвию.
Прокрути вперед на один, два, три, четыре дня, и вот уже тело убрали со ступенек, а дом опустел. В тусклом свете вечернего неба, где сейчас находится дочь этой женщины, Азия ускользает из виду за правый борт. Проносятся Сикоку и Кюсю, в поле зрения остается один лишь океан, тот же самый океан, воды которого набрасываются на берег возле деревянного дома и подбираются все ближе к огороду, где понемногу размякают тыквы. Азия скрывается за кормой, и теперь не видно ничего, кроме глубокой впадины Тихого океана, а корабль следует дальше на юго-восток, в сторону тысяч пустых сверкающих миль.
Там, в пустоте, собирается с силами тайфун. Последние двадцать четыре часа он смещался на запад и уже миновал Маршалловы острова, этот хрупкий узор тонущих клочков земли, таких разъединенных и измученных непогодой. Облака подтягиваются со всех концов небосвода, плотнеют и темнеют; шторм не один, их сразу несколько, и из космоса уже видно, что эта встреча вертящихся волчком и поигрывающих мускулами туч способна перерасти в тайфун четвертой категории.
Сделайте как можно больше снимков, велят коллеги с Земли, и члены экипажа выполняют это распоряжение. Линзы телескопических объективов прижимаются к стеклу иллюминаторов, затворы щелкают, в поле видимости справа по борту пока попадает только восточный край шторма, серые клочья закручиваются воронками. Взорам астронавтов и космонавтов открывается то, чего не разглядеть с поверхности Земли: облака вращаются против часовой стрелки, словно подстегиваемые звуками сумбурного марша. Солнечный свет отражается от молочного покрова облаков, и планета переливается жутковатым жемчужным блеском, точно глаз, затянутый катарактой. Кажется, она не сводит с них тревожного взгляда.
Земля словно затаила дыхание и внимательно наблюдает за происходящим. Члены экипажа сходятся во мнении, что сегодняшний тайфун не относится к числу тех, которые бессистемно обрушиваются на эту часть света. Целиком они его не видят, но он явно масштабнее, чем прогнозировалось, да и движется быстрее. Они отсылают снимки, указывают координаты. Сейчас они скорее напоминают себе гадалок, нежели команду космической станции. Гадалок, которые могут предвидеть будущее, но не способны его изменить или предотвратить. Вскоре корабль возьмет курс на юго-восток, и как бы они ни крутили головами, прильнув к панорамным иллюминаторам, тайфун исчезнет из поля зрения, их вахта вынужденно завершится и вокруг наступит темнота.
Виток 4, движение вверх
Никакой власти над тайфуном у них нет, есть только фотоаппараты и привилегия первыми взволнованно взирать на его нарастающую мощь. Они следят за его приближением.
Ранним утром четвертого за день околоземного витка пыль Сахары несется стокилометровыми лентами в направлении моря. Дымчатое бледно-зеленое мерцающее море, дымчатая оранжевая суша. Это Африка, сочащаяся светом, настолько звенящим, что его слышно на борту корабля. Обрывистые лучеобразные ущелья Гран-Канарии наслаиваются одно на другое, словно наспех возведенный замок из песка, и как только Атласские горы знаменуют окончание пустыни, появляется скопление облаков, формой напоминающее акулу, — ее хвост ударяет по южному побережью Испании, кончик спинного плавника задевает Южные Альпы, а морда готова в любую секунду нырнуть в Средиземное море. Дальше показываются бархатисто-мягкие горы Албании и Черногории.
Где проходят границы, размышляет Шон, проплывая мимо иллюминатора. Он пытается определить местоположение стран — Черногории, Сербии, Венгрии, Румынии, — но никогда не может сказать наверняка, где что расположено. Он был бы рад целыми днями, да что там, все девять месяцев на орбите не расставаться с атласом «Рэнд Макнелли» и картой звездного неба. Не работать. Ничем не заниматься, просто смотреть. Шон мог бы вдоль и поперек изучать Землю из этой маленькой ниши на просторах космоса. Звезды нельзя постичь в полной мере, зато Землю можно постичь не менее обстоятельно, чем человека, — так же основательно и целеустремленно, как он постигал жену. Со страстью, ненасытной и эгоистичной. Ему хочется постичь всю Землю, каждый ее дюйм.
В условиях микрогравитации артерии утолщаются и затвердевают, а сердечная мышца слабеет и уменьшается. Наполняясь восторгом от созерцания космоса, их сердца одновременно увядают под его влиянием. Поврежденные или истощенные клетки обновляются с трудом, а потому, пока члены экипажа пытаются сохранить культивированные в чашках Петри сердечные клетки, их собственные нежные сердца становятся все слабее и
