По орбите - Саманта Харви
Они плывут на средней высоте низкой околоземной орбиты, в промежуточном пространстве. Они думают: возможно, быть человеком трудно; возможно, в этом и состоит вся проблема. Возможно, трудно перейти от уверенности, что твоя планета безопасно расположена в центре мироздания, к осознанию, что в действительности она представляет собой всего лишь планету заурядной величины и массы, вращающуюся вокруг совершенно заурядной звезды в пределах некой солнечной системы, в которой все заурядно, а эта система, в свою очередь, находится в пределах одной из бесчисленного множества галактик, и когда-нибудь все, что есть на свете, взорвется или схлопнется.
Возможно, путь человеческой цивилизации подобен течению человеческой жизни, — перерастая королевство детства, мы превращаемся в обычных взрослых; мы узнаем, что не представляем собой ничего уникального, и испытываем прилив чистой радости — раз мы не уникальны, возможно, мы и не одиноки? Если существует неведомо сколько солнечных систем вроде нашей, а в них — неведомо сколько планет, то хотя бы одна из этих планет наверняка обитаема, и гипотеза, что у нас есть соседи, становится лекарством от собственной незначительности. И вот человечество, снедаемое одиночеством, любопытством и надеждой, вглядывается в космос и выдвигает предположение, что соседи обитают на Марсе, и отправляет туда зонды. Но Марс на поверку оказывается мерзлой пустыней с разломами и кратерами, так что, может быть, соседи обитают в ближайшей солнечной системе, или в ближайшей галактике, или в той, что расположена позади нее.
В экстравагантном приступе надежды и великодушия мы отправляем в межзвездное пространство зонды «Вояджер». Две капсулы с планеты Земля, в которые заключены изображения и музыкальные композиции, ждущие, чтобы их, если все пойдет благополучно, нашли десятки или сотни тысяч лет спустя. Миллионы или миллиарды лет спустя. Или вообще никогда не нашли. Тем временем мы прислушиваемся. Сканируем окружающую среду в поисках радиоволн. Не получаем никакого отклика. В книгах, фильмах и иных произведениях строим боязливые, полные тоски догадки о том, какой нашим взорам предстанет инопланетная жизнь, когда наконец вступит с нами в контакт. Но она не вступает в контакт, и мы всерьез опасаемся, что этого не случится. Приходим к выводу, что ее не существует. Какой смысл ждать, если там, далеко, ничего нет? Возможно, сейчас человечество ведет себя как пубертирующий подросток, склонный к нигилизму и аутоагрессии, норовящий разнести все вокруг в пух и прах, — мы не просили, чтобы нас производили на свет, не просили, чтобы нам в наследство оставляли Землю, о которой нужно заботиться, и уж точно не просили о том, чтобы нас незаслуженно бросали одних в непроглядном мраке.
Возможно, однажды мы посмотрим в зеркало и обрадуемся, увидев там прямоходящую обезьяну среднего роста, которая уставится на нас в ответ. Мы переведем дыхание и скажем себе: окей, мы тут одни, ну и хорошо. Возможно, этот день уже близок. Возможно, самой природе вещей свойственна эта неустойчивость, это раскачивание на булавочной головке бытия, эта децентрация себя дюйм за дюймом, которая происходит по мере того, как мы понимаем, что ошеломительные масштабы нашей собственной ничтожности суть предложение о перемирии, выброшенное на наш берег бурными волнами.
А пока мы по-прежнему всеми покинуты и одиноки, чем еще нам заняться, как не самолюбованием? Зачарованно и самоотверженно исследовать самих себя все глубже и глубже, пылать к себе то любовью, то ненавистью, возводить себя в культ, мифологизировать и театрализовывать. Нам только и остается, что усиливать превосходство своего интеллекта и разрабатывать технологии, не переставая мучиться мечтой о самореализации, которую мы все равно никогда не воплотим в должном виде. Только пялиться в пустоту (та по-прежнему молчит) и упрямо строить космические корабли, совершать бесчисленные облеты нашей одинокой планеты, предпринимать короткие вылазки на нашу одинокую Луну и предаваться таким вот раздумьям в невесомом недоумении и привычном трепете. Поворачивать обратно к Земле, сияющей, точно освещенное прожектором зеркало в абсолютно темной комнате, и при помощи шуршащих радиоприемников обращаться к единственной жизни, которая, кажется, там существует: здрасте! Хеллоу, коннитива, чао, бонжур, вы меня слышите, прием?
В тысячах миль от их орбиты и позади изгиба Земли, в пляжном домике вблизи мыса Канаверал стоят четыре кровати, которые накануне освободила другая группа астронавтов. Вчера утром в это же время две женщины и двое мужчин еще досыпали последний час до того, как будильник возвестил о начале нового дня. Во Флориде было пять утра, желудки астронавтов все еще переваривали мясо, зажаренное на углях накануне вечером, а разум пребывал в медикаментозном сне без сновидений, отчего со стороны казалось, будто эти люди лишились чувств. Они не капали слюной, не храпели, не вздрагивали и не просыпались от испуга.
Когда луна побледнела, а снотворный паралич стал ослабевать, две женщины и двое мужчин открыли глаза и подумали: сегодня что-то произойдет. Где я? Что именно произойдет сегодня? Сквозь полудрему это предчувствие было смутным, затем вмиг сделалось пронзительным. Луна, Луна — мы летим на Луну, черт возьми, да, мы летим на Луну! Скафандры и ракета уже дожидались их. Жизнь больше никогда не будет прежней. Но вчера в это время они еще спали в том пляжном домике, а в воздухе витали ароматы колбасок, ребрышек и жареной кукурузы. Это был их последний прием пищи перед полетом, вкусная и сытная еда на какое-то время отвлекла астронавтов от тягостных дум. И тут на небе показалась она. Такая маленькая и такая далекая. Ее холодный суровый свет ослепил их, и аппетит тотчас пропал. Надкушенный бургер, почти не тронутые ребрышки, невыпитое безалкогольное пиво, колебание в последнюю минуту, принятая таблетка, подкосившиеся ноги, прочитанная под нос молитва и ранний отход ко сну.
Наша Луна. Нога человека не ступала на ее поверхность более пятидесяти лет. Повернется ли она к Земле светлой стороной, страстно желая возвращения людей? Жаждет ли она — а по ее примеру и все остальные спутники, планеты, солнечные системы и галактики, — чтобы ее исследовали? Завтра поздно вечером, спустя меньше трех дней в пути, на ее пыльную твердь вернутся эти странные одержимые человеческие существа, целеустремленные зефирные человечки, напыщенные покорители космических просторов, эти создания, которым так хочется увидеть развевающиеся флаги посреди безветренного мира и которые обнаружат лишь, что флагштоки упали, а звездно-полосатые полотнища порвались в клочья. Вот что происходит, когда отлучаешься на полвека, — жизнь идет без тебя своим чередом. С этими мыслями и устраивались на ночлег в пляжном домике четверо астронавтов, понимавших, что, как только они откроют глаза,
