Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов

сейчас месяц и год, но, глядя в окно и видя яркое солнце, голые деревья и сугробы снега, не могут разобраться, лето на дворе или зима, какое время дня, какая погода. Противоположные особенности ориентировки обнаруживаются при угнетении левого полушария: человек не помнит, в какой он больнице, не может назвать месяц и год, но хорошо ориентируется в наглядной ситуации»[76].

Было выявлено также, что при угнетении левого полушария избирательно нарушается словесная, а при угнетении правого – образная память. Характерно при этом, что у животных и в том числе у обезьян такой специализации полушарий головного мозга нет и, следовательно, она является специфической особенностью человека, развившейся у него в процессе эволюции[77]. Это, несомненно, объясняется тем, что абстрактное, обобщенное мышление есть специфически человеческое явление, возникшее у него вместе с возникновением языка[78], так как

«только на базе такой системы символов, или, как теперь принято говорить, на базе знаковой системы, могло развиваться абстрактное теоретическое мышление»[79].

Данные по онтогенезу также свидетельствуют в пользу концепции о языке как необходимом средстве осуществления абстрактного, обобщенного мышления. Так, отмечается, что, с одной стороны, пик языковой способности наступает в 4 – 5-летнем возрасте (обучение иностранным языкам наиболее успешно происходит в этот период), а с другой – за первые 4 года жизни, по данным некоторых исследователей, формируется до 50% интеллекта человека. Иначе говоря, развитие языка и мышления в онтогенезе происходит параллельно.

Естественные эксперименты, когда дети оказывались вне человеческого общества с раннего возраста до 10 и более лет («Маугли»), также подтверждают эту точку зрения. Вновь попав в человеческое общество, такие «Маугли» в лучшем случае усваивали лишь отдельные слова человеческого языка и уровень развития их интеллекта, несмотря на постоянные контакты с людьми, оставался весьма низким.

Такого рода естественные эксперименты позволяют сделать, по крайней мере, три вывода:

1) существуют определенные биологические предпосылки формирования языковой способности;

2) биологическая основа языковой способности развивается в детстве под влиянием социальных факторов, в процессе общения с взрослыми; иначе говоря, непрерывность действия социальных факторов является условием сохранения и развития биологической основы языковой способности и формирования языка и речевой деятельности как родового признака homo sapiens;

3) язык и абстрактное, обобщенное мышление развиваются в неразрывной связи и образуют органическое единство.

Итак, знаковая природа материальной стороны языковых единиц естественных языков (или материальные знаки иных знаковых систем) обеспечивает саму возможность абстрактного, обобщенного мышления[80].

Говоря о знаковой природе материальной стороны языковых единиц, следует вместе с тем отметить, что между нею и значением языковой единицы существуют определенного рода корреляции. Во всех языках есть звукоподражательные слова[81], которые возникают как имитация тех или иных звуков окружающей человека действительности. Этот слой лексики во всех языках занимает периферийное положение; к тому же оказывается весьма относительной и та имитация природных звуков, которой они обязаны своим возникновением, о чем свидетельствует, в частности, то обстоятельство, что звукоподражательные слова, имитирующие одни и те же природные звуки, нередко существенно отличаются друг от друга в различных языках. Важно и то, что звукоподражательные слова (как и другие виды изобразительных слов) не лишены способности к обобщению: каждое из них обозначает природные звуки какого-либо одного рода, диапазон различий между которыми, однако, может быть весьма широким. Иначе говоря, наблюдаемые в этих случаях элементы звукового символизма не нарушают знаковой функции материальной стороны слов этого слоя лексики.

Корреляция между материальной стороной языковой единицы и выражаемым ею значением проявляется также в том, что определенного типа отношения между значениями языковых единиц находят соответствие в определенного рода отношениях материальных сторон этих языковых единиц. Такого рода соответствия наблюдаются для широкого круга языков:

1) если значениями различных слов или форм одного и того же слова фиксируется различие в количестве предметов, многократности (обычности) – однократности действия, степени интенсивности того или иного качественного признака, близости – удаленности в пространственном и временном отношении.

Так, в ряде языков форма множественного числа существительных образуется путем удвоения его основы; во многих языках форма не-единственного числа образуется специальным ненулевым показателем, в то время как форма единственного числа имеет нулевой показатель. Во многих языках значение обычности и многократности действия также выражается удвоением основы глагола. Есть языки, в которых подобным же образом образуется форма слова, выражающая высшую степень интенсивности какого-либо качественного признака; в других языках эта форма слова получает те или иные приращения за счет аффиксов по сравнению с формой слова, фиксирующей исходную степень этого признака. В ряде языков большая степень удаленности какого-либо объекта выражается посредством удлинения гласного соответствующего указательного местоимения и т.п.

2) они имеют место также, если значения различных слов обнаруживают семантическую близость друг к другу.

В этом случае между звуковыми обликами соответствующих слов нередко также существует известная близость.

Как нам уже приходилось отмечать[82], определенного рода корреляции между обеими сторонами языковой единицы наблюдаются также и в процессе исторического развития языка. Так, развитие грамматических морфем из знаменательных слов сопровождается опрощением их звукового облика (выпадениями гласных и согласных и иного рода усечениями звуковой стороны); то же самое происходит, когда производные и в особенности сложные слова теряют свою внутреннюю форму. Как отмечает Т.В. Гамкрелидзе в статье, специально посвященной этому вопросу, в подобных случаях

«отношения на уровне означаемых индуцируют специфический характер отношений между означающими»

и

«в этом смысле можно говорить о мотивированности отношений между означающими через отношения между соответствующими означаемыми»[83].

В такого рода корреляциях проявляется общая зависимость любой знаковой системы от той области действительности, по отношению к которой она в этом качестве функционирует. Как справедливо отмечает Л.О. Резников,

«понятие условности связи знака и значения, собственно говоря, и выражается в том, что структура какой-либо области предметов действительности может быть обозначена в различных изоморфных друг другу знаковых системах, которые все так или иначе детерминированы структурой данной области и теряют какое бы то ни было значение вне связи с ней»[84].

Таким образом, отсутствие подобия между материальной стороной и значением каждой языковой единицы в отдельности, а следовательно, первой из них и тем предметом, который эта языковая единица обозначает, не только не исключает, но, наоборот, предполагает, что материальные стороны языковых единиц всего языка детерминированы той объективной действительностью, с которой они соотносятся как система знаков. Иначе говоря, произвольность материальной стороны каждой языковой единицы не означает, что структура всей совокупности материальных сторон языковых единиц того или иного естественного языка никак не обусловлена характером