Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис

подавления глубинных основ личности, заложенных в детстве. Можно ли удивляться, что следы этих ранних адаптаций и микросценариев продолжают циркулировать под поверхностью взрослой жизни, вызывая множественные повторы, которые происходят из-за парадоксального механизма: то, что когда-то было жизненно необходимым, позднее становится ограничением, привязывая человека к беспомощности, характерной для детства? Будет ли человек когда-нибудь способен сказать: «Где я потерял эту вещь?» – вместо: «Кто ее украл?» Сможет ли он научиться слушать и открываться, а не чувствовать себя обязанным вновь и вновь вмешиваться и все исправлять?

В любой момент взрослой жизни невидимая рука истории тянется вверх, переключает старый рычаг, и поезд жизни устремляется по знакомым рельсам, вместо того чтобы отправиться в новое уникальное путешествие – ту жизнь, которую каждый ребенок носит в себе как желание и возможность. Пока мы не увидим этих «призраков прошлого», мы остаемся их пленниками. Но даже когда мы их замечаем, эта власть не исчезает. Во многом вторая половина жизни посвящена распознаванию подобных призрачных присутствий и борьбе с их регрессивными установками. Ударами молота истории может быть выкована новая жизнь, но наковальня, на которой она формируется, остается прежней. И действительно, лишь неизменное присутствие этой истории с ее навязанными предписаниями остается подлинной константой, даже когда каждый из нас стремится к более полному самовыражению, закаляясь в огне свободы.

С сожалением приходится признать, что метакомплексы и метасюжеты управляют большей частью нашей жизни, а порой и всей ее полнотой. Окно свободы узко, а если мы хоть на мгновение забываем о скрытой под поверхностью жизни тайной траектории этих сил, то оно вовсе захлопывается. Чтобы жить более осознанно, мы должны спросить себя: «Каковы мои основные представления о себе, о других и о наших отношениях? Если я мысленно оглядываю картину своей жизни, какие в ней есть повторяющиеся мотивы и какие глубинные сценарии за ними стоят?» Мы не совершаем безумных поступков. Мы совершаем логичные поступки, основанные на установках, которые активируются в нашей психе. Поэтому мы обращаем внимание на повторяющиеся сценарии, периоды кризиса и тупики, в которых оказываемся, и спрашиваем себя: «Какую установку они поддерживают?» И только тогда мы можем начать осмыслять и постепенно заменять ее более зрелым восприятием жизни – взглядом взрослого, свободного от детских страхов.

Глава 3

Заполняя дом золотом. Непрошеные идеи / Навязчивые действия

Везде в Аду я буду. Ад – я сам.

– Джон Мильтон, «Потерянный рай»

Одной из самых трагичных тем в западной культуре является архетипическое изгнание из Эдема. Если Эдем символизирует инстинктивную связь, чувство дома, чувство полноты, то изгнание ведет к ссылке, одиночеству и мучительному желанию восстановить утраченную связь. (Само слово «религия» происходит от латинского religare – «связывать», что указывает на стремление к восстановлению утраченной связи.) На личном уровне каждый младенец изгоняется из утробы и остается предоставленным самому себе, чтобы как-то выживать в течение нескольких десятилетий. Неудивительно, что ребенок плачет и хватается за все, что может дать ощущение связи, – любимое одеяло, соску, изрядно потрепанную игрушку. Ребенок не считает эти объекты «подлинными», но он уже научился мыслить символически, метафорически. Засаленный кролик с драными ушами – это то, что доступно, неизменно, успокоительно, и в своей беспомощности ребенок цепляется за него, потому что это лучшее из возможного.

Мы все имеем зависимости, если понимать зависимость как рефлекторный способ управления тревожностью.

На последующих этапах пути эта глубинная потребность в связи никуда не исчезает, даже если человек переживает потерю за потерей, и так снова и снова. Так оно и идет: привязанность – утрата, привязанность – утрата. Если представить этот экзистенциальный конфликт буквально, можно вообразить человека с множеством проводов, торчащих из тела и души, отчаянно пытающихся подключиться хоть куда-нибудь – туда, где есть хотя бы капля утешения, намек на облегчение или проблеск возвращения домой. И так же, как миллионы людей в мире страдают от голода, ощущая недостаток в самой базовой потребности – пище, в западной культуре сформировался огромный рынок товаров и услуг, которые обещают восполнить не менее насущную потребность в человеческой связи и тепле, заполнив внутреннюю пустоту.

Мы все видели, как свиньи роются в корыте. Точно так же выглядит зрелище толп, расталкивающих друг друга вправо и влево в «черную пятницу», чтобы урвать телевизор с плоским экраном, – несомненно, это моментальный снимок той самой глубокой жажды прикосновения к чему угодно, даже если это всего лишь кусок металла и стекла, через который размытые контуры желаний обретают видимость близости. Подростки, у которых ограничен доступ к интернету, переживают все симптомы абстиненции, свойственные зависимым. В самом деле, наша культура – культура зависимости. Зависимость – это рефлекторное поведение, призванное снизить уровень тревоги в данный момент. Закоренелый курильщик может выкурить несколько сигарет подряд, а человек, склонный к выпивке, осушит несколько стаканов и на мгновение ощутит приятный прилив гамма-аминомасляной кислоты к мозгу.

Это напоминает притчу о царе Мидасе, который, обладая большим богатством, чем другие, все равно страдал от внутренней пустоты и жаждал уверенности, которой оно дать не могло. Заключив свою мефистофелевскую сделку с богами, Мидас получает желаемое. Представьте себе! Если бы мы все получили желаемое, насколько бы возросли наши ожидания? И насколько сильнее было бы разочарование? Ты хочешь золота? Ну, вот оно. Наслаждайся. Но вскоре приходит осознание: желаемое – всего лишь вещь, и, как любая вещь, оно неспособно дать ничего, что питает душу. Нет ничего более мимолетного, чем удовлетворенная потребность.

Мидас, стремясь завладеть золотом, сам оказывается во власти этого золота – как и любой человек, попавший в ловушку зависимости. У всех нас есть свои зависимости, если понимать под зависимостью всего лишь рефлекторную стратегию управления тревогой. Человек может даже не осознавать собственной тревоги, но психе знает – и запускает рефлекторную схему «лечения», вновь и вновь закрепляя ее. Парадоксальным образом куда реже нас пугают ужасы, чем удовлетворенные потребности, ведь тогда нам остается лишь столкнуться лицом к лицу с собой – обнаженным, неудовлетворенным желанием и его неутолимой жаждой насыщения.

Святой Августин, называвший себя в молодости распутным человеком, молился об освобождении от своей зависимости. Но снова и снова терпя неудачу в борьбе со своими вожделениями, он в конце концов сдался и пришел к выводу, что человеческое сердце бесконечно тревожно и только в Боге находит успокоение. Эта мысль действительно приносила утешение и облегчение многим поколениям. Но сегодня все меньше людей находят в ней исцеление от своего экзистенциального беспокойства. Как сказал один человек: «Я больше не верю