Либеральное мышление: психологические причины политического безумия - Лайл Росситер
Эти послания эмоционально откликались во мне. Я обнаружил, что мои ранние травмы нашли отражение в политической риторике. И мне стало известно, что миллионами других жертв все так же пренебрегают, они лишены всего и год за годом подвергаются насилию. Я узнал, что могущественные круги беспрепятственно угнетают и унижают обездоленных в равнодушном мире страха и обреченности. Бессердечные бизнесмены порабощают беспомощных рабочих, выжимая из них своими требованиями все соки. Население в общей своей массе обеднело и стало политически бессильным в когтистых лапах хищников, жаждущих наживы. Однако во всем этом ужасе надежда все еще жива. Современные философы-либералы, отдавшие свои силы спасению жертв мира, десятилетиями работали над тем, чтобы преодолеть это зло и утвердить в мире правду и справедливость. Они понимали, что все беды человечества происходят из-за неправильных экономических, социальных и политических условий. Если бы у них была возможность, эти выдающиеся мужчины и женщины создали бы новое общество, основанное на либеральных принципах. В таком обществе не было бы места ни одной из причин человеческих страданий.
Эти и подобные мысли были частью нового мировоззрения, появившегося у меня в позднем подростковом возрасте. С такими идеями я мог полностью себя отождествлять. Эта вселенная не могла существовать и без политических войн. Каждая битва являлась яростным столкновением добра и зла, когда благородные герои сражались с коварными мерзавцами, пытаясь спасти множество невинных жертв. И в этой вселенной я нашел новое пристанище для своей собственной драмы. Я обнаружил мир, готовый принять мои проекции. Здесь я легко мог быть как жертвой, так и героем; моим родителям и прочим горе-воспитателям из моего раннего детства отводились роли холодных и бесчувственных дельцов или акул империализма. Мытарства жертв и их нещадная эксплуатация в целом были очень похожи на то, что когда-то давно пережил и я. Современные либералы были в этой драме словно рыцари в сияющих доспехах. Я сравнил бы их с новыми мессиями, чья непревзойденная интеллектуальная мощь могла бы одолеть хищников-злодеев и принести спасение отчаявшимся массам. Я и мне подобные были очарованы перспективами либеральной революции: неумолимый политический судный час избавит мир от мучителей и установит истинный земной рай.
В этом масштабном сценарии я обрел идеал, который будет вдохновлять и вести меня всю оставшуюся жизнь. Мне сразу стало ясно, что это новое мировоззрение наполнено смыслом; в нем есть неоспоримая логика, целостность. Наконец-то мир стал мне понятен. К будущему вопросов тоже не было. Скоро наступит время политической расплаты. Современный коллективизм станет ответом на стремление человека к справедливости. Более того, погружение в этот мир целительно действовало на мои измотанные нервы, на мой так называемый невроз: я мог переносить свои личные страдания в пьесу об универсальной морали. Я мог бы поверить, что причины моей тревоги и депрессии – в безграничной скорби о чужих страданиях, а не в личных недостатках, неудачах или лишениях, выпавших мне в первые годы моей жизни. Всю горечь и ненависть в своем сердце я мог отнести на счет преступлений злодеев против их жертв. Я мог испытывать свои страсти, не осознавая их невротической природы или того, откуда они вообще ко мне пришли. В этом недавно открытом для меня политическом мире присутствовали негодяи, которых можно было обвинять; преступления, за которые можно было мстить; и подлые соперники, с которыми я мог бы победоносно сражаться. Упиваясь своей ненавистью, я мог чувствовать себя поистине святым. Презирая традиции, я ощущал свое превосходство. Прикоснувшись к величию либеральных откровений, я радовался важности своей роли. Все эти открытия укрепляли мою душу и избавляли от чувства неполноценности. Направляя мою враждебность на других и отводя ее от меня самого, радикальный либерализм спасал меня от ненависти к себе. Я кипел от злости к реальным подлецам, я даже стал снисходительнее относиться к нерадивым воспитателям из моего прошлого.
И это были не единственные плюсы. Чувство виктимности оправдывало мое отношение к своим правам; я разрешил себе поддаваться своим импульсам без малейшего чувства вины. Неразборчивость в связях означала, что я восстаю против притеснений сексуального характера, принятых в обществе. Аборт подтверждал право любой женщины на личную жизнь. Дебоши на политических митингах означали, что я преисполнен справедливой ярости против безжалостных воротил бизнеса, подмявших под себя весь мир. Вандализм и нецензурные вопли на публике уже не считались бессмысленными припадками, ведь это были акты гражданского неповиновения и вспышки революционного пыла. Меня и моих собратьев, беснующихся на этих шабашах, нельзя было осудить или арестовать за нанесение побоев, порчу имущества и нарушение границ или общественного порядка. Напротив, нас следовало поощрять и одобрять, ведь наше буйство выражало огромное сочувствие жертвам мира: мы же показывали, что чувствуем их боль.
Объединение с другими людьми в духе современного либерализма развеяло застарелые страхи неприкаянности и одиночества. Принадлежность к новой политической семье взбодрила мой дух и успокоила тревогу. Я больше не чувствовал себя брошенным. Я объединился с другими в сочувствии к угнетенным и общей ярости против существующей политической элиты. Мы поклялись отомстить правительству-угнетателю, подавляющему свободу; жестоким военным, которые и вздохнуть спокойно людям не дают; хищным корпорациям, занимающимся мошенничеством на рынках и взвинчивающим цены. Мы балдели от грандиозности нашего видения. Быть агрессивным в этом политическом мире – это пьянило уже само по себе. Наши благородные цели возвышали наше эго, мы прекратили быть ничтожествами, превратившись в новую либеральную элиту, создающую будущее мира. День и ночь мы твердили об интеллектуальном и моральном превосходстве своих убеждений и внушали себе, что имеем право смотреть на других свысока. У нас больше не было причин чего-то стыдиться; боль унижений улетучилась за пределы воспоминаний. Мы стали политическими снобами. Наши задачи были уже не просто грандиозными, они, пожалуй, переросли в цели планетарного масштаба. Расширяя
