Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис
При этом боги вовсе не исчезли – они просто переместились куда-то еще, может быть, на тысячелетие или два. А те, кто остался, уже не участники священной драмы, а странники, блуждающие по обмирщенному пейзажу, усеянному соблазнительными приманками, но почти лишенному того, что способно насытить голодную душу. И именно эта неспособность когда-то созданных институтов и практик зажечь живое чувство присутствия божественных энергий является причиной того, что для столь многих свет погас. Недостаточно сохранить изображения, которые когда-то поднялись из архетипического переживания; забытая задача этих образов – пропустить через себя созидательное либидо, позволить человеку лично прикоснуться к этому опыту, взволновать сердце, а не просто убедить разум.
Этимология слова «религия» восходит к двум латинским корням: один – «связывать обратно» (religare), второй – «внимательно учитывать» (religere). Первый корень – это молчаливое признание утраты, разрыва и жажды восстановления связи. Второй – напоминание о той серьезности и глубине приглашения, когда нас зовут разделить трапезу с Трансцендентным Другим. Нуминозное может в любой момент уйти, оставив лишь оболочку, – и это постоянное напоминание о том, что человеческая душа – это арена, но не причина путешествия богов. Один мой пациент однажды рассказал сон, в котором Божественное предстало как энергия, наполняющая вольфрамовую нить лампочки и заставляющая ее светиться. Но нуминозность заключалась именно в энергии, а не в самой лампочке. Никто ведь не коллекционирует лампочки, из которых ушла энергия, – но люди готовы цепляться за теологии и культурные формы своих предков, надеясь оживить свет с помощью жестких обрядов, которые могут только подражать свету, но никогда не способны его зажечь.
И вот, если перенести это в область аналитической психологии, юнгианцы порой в своем загадочном стиле называют невроз «забытым богом». Что они имеют в виду? Что та самая энергия, которая когда-то текла через архетипический канал, ушла, а усилия человека возродить то, что изначально не было в его власти, оказываются тщетными. В этот момент шаткая опора эго подламывается и рушится – и человек падает в кризис смысла, в отчаянную попытку вернуть первозданную встречу. Когда эти попытки закономерно терпят крах, человек попадает в плен к неврозу – то есть к расщеплению с собственными глубинами – и переключается в лихорадочный мир симптомов. И потому серьезное отношение к симптому вовсе не означает новую дозу таблеток – это значит, что надо проследить его нить обратно вглубь, к самой тайне, которая все еще ждет там – чтобы явить свое новое воплощение.
Именно из-за нашего незаметного, но тотального смещения фокуса с глубины – с той отзывчивой и откликающейся динамики собственной души – таким мыслителям, как Юнг, пришлось «изобрести» глубинную психологию, чтобы исследовать души пациентов, свернувшиеся внутрь самих себя. Мы можем больше не употреблять слово «боги», когда говорим об аффективно нагруженных образах, всплывающих в наших тревожных снах, но мы снова и снова оказываемся вынуждены свидетельствовать о них – о тех самых образах, что поднимаются из глубин нашей собственной психе. Ибо не группа озарит путь отдельному человеку; это отдельная душа может, пройдя через встречу с нуминозным, принести этот свет в группу. И так же, как величайшая задача второй половины жизни – восстановление личной автономии перед лицом давления групповой лояльности, так и душа отдельного человека становится той самой кузницей, в которой боги вновь воспроизводят свой древний танец.
Подводя итог: мы видим, что время неизбежно становится врагом всякой надежды удержать нуминозный образ. Как только энергия выразила себя, она уходит, оставляя за собой пустую оболочку. Поклонение этой оболочке – это и есть идолопоклонство, служащее, быть может, сиюминутной потребности эго, но лишь отгоняющее нуминозное еще дальше. Страдание от этой потери связи с нуминозным – вот что сделало глубинную психологию необходимой как средство нового подхода к порогу нуминозного. В своих мемуарах «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг писал:
Потребность в мифе удовлетворяется, когда человек может выстроить такую картину мира, которая дает осмысленное объяснение человеческому существованию во вселенной, картину, рожденную целостностью психе – сотрудничеством сознания и бессознательного. Бессмысленность подавляет полноту жизни и потому равнозначна болезни. Смысл делает выносимым очень многое – а может быть, вообще все. Никакая наука не заменит миф, и из науки невозможно создать миф. Ведь дело не в том, что «Бог» – это миф, а в том, что миф – это откровение божественной жизни в человеке[39].
Наше взыскующее сердце не может само создать новый миф – но именно душа станет тем местом, где он впервые проявит себя. Этот призыв – заглянуть внутрь, ждать с терпением и открыться мольбе тайны, вот почему я назвал распущенного, развязного Чарльза Буковски образцом святости. Он не понимал своего отца, не понимал его насилия, но интуитивно чувствовал, что отец тоже не понимал, что нападает на него изнутри. Так что даже ребенок знал то, что отец мог только слепо переживать – и потому приносить это страдание другим. Причина и исцеление болезни души не лежат в насилии, в новой блестящей вещи, во власти, богатстве или статусе, но – в молчаливом ожидании того, что внутри хочет стать явленным. Такова задача и для всех нас: ждать, быть внимательными, быть в присутствии. Эти глаголы, кстати, составляют корень слова therapeuein, от которого происходит «терапия». Открытый ум, восприимчивый дух, пытливая душа – вот пространства, в которых боги снова могут дать знать о себе. Но лишь на время – прежде чем снова уйдут своим непредсказуемым путем.
Боги, похоже, не обязаны иметь для нас смысл или заранее сообщать нам свой маршрут. Мы прослеживаем их пенящийся путь по течению истории еще долго после того, как они уже ушли
